А потом, когда Элфи Малой пропала в другом измерении, он встретил в Полис-Плаза Кобыллину. По крайней мере, так он всем говорил. «Встретил» — это, наверное, не совсем правильное слово, так как из этого слова следует, что ситуация была приятная, или хотя бы не настолько жестокая, какой была на самом деле. А на самом деле случилось так, что одна из Жеребкинсовых программ-распознавателей ошибочно идентифицировала Кобыллину как гоблина-грабителя. Ее немедленно схватили слоноподобные пикси и отвезли в Полис-Плаза. Ничто не могло сильнее опозорить кентавра, чем это.

К тому времени, как причину всей этой шумихи выяснили, Кобыллина провела в гелевой камере где-то три часа. Она пропустила вечеринку в честь дня рождения своей мамы и горела желанием перегрызть горло виновнику ошибки. Командир Келп немедленно приказал Жеребкинсу спуститься в камеры и ответить за свой просчет.

Жеребкинс послушно спустился, приготовив двенадцать способов извиниться, но все эти двенадцать способ благополучно испарились, как только он увидел Кобыллину. Жеребкинс вообще редко видел кентавров, а уж тем более таких красивых, как Кобыллина — с темными ореховыми глазами, прямым носом и сверкающими волосами, спускающимися до бедер.

— Все это моя удача, — выпалил он, даже не подумав. — Как обычно, с моим везением…

Кобыллина уже приготовилась вылить весь накопившийся за три часа яд на Жеребкинса и поинтересоваться, каким надо быть идиотом, чтобы принять кентаврессу за гоблина, но реакция Жеребкинса остановила ее. Она решила дать ему шанс выбраться из ямы, в которую он попал.

— Что значит — с вашим везением? — вопросила она, давая понять, что лучше бы ему придумать ответ получше.

Жеребкинс знал, что бомба может вот-вот взорваться, так что на этот раз тщательно подумал над ответом.

— С моим везением, — наконец-то выдал он, — я все-таки встретил такую красавицу, как вы, а вы горите желанием меня убить.

Это было сказано вполне неплохо, и, судя по тоске в глазах Жеребкинса, абсолютно искренне.

— Да? И почему бы мне, действительно, вас не убить? Я что, похожа на преступника?

— Ни в коем случае. Абсолютно, абсолютно не похожи.

— Странно, потому что программа, окрестившая меня гоблином, создана вами, если я не ошибаюсь.

«Умная леди», — понял Жеребкинс. «Умна… и сногсшибательна».

— Это правда, — сказал он. — Но, думаю, имели место быть несколько косвенных факторов…

— Например?

Жеребкинс решил идти напролом. Он моментально почувствовал влечение к этой кентаврессе, сейчас его мысли занимала только она. Самое точное слово, которое он смог подобрать для описания этого чувства — это небольшой электрический удар, похожий на те, которые он испытывал на добровольцах во время экспериментов со средством от бессонницы.

— Например, тот, что моя машина — просто тупица. Ибо вы — это нечто полностью противоположное гоблину.

Кобыллина была растеряна, но еще не побеждена.

— Не поняла?

— Ну, ведь гоблины не берут депозиты в банках!

— Да я не про это, тупица!

Жеребкинс вздрогнул.

— Что?..

— Я говорю, твоя программа — абсолютная тупица.

— Да. Безусловно. Я немедленно пущу ее на переработку. А потом сделаю из нее тостер.

Кобыллина прикусила губу, явно сдерживая улыбку.

— Неплохо для начала. Но вам придется еще попотеть, чтобы полностью загладить свою вину.

— Я понимаю. Если у вас были какие-то административные нарушения, я могу списать их с вашего счета, хотите? Вообще, если вы захотите, я бы вас всю списал со счета, — вдруг Жеребкинс понял, какую ляпнул глупость, — То есть, я не имел в виду убить вас или что-то в этом роде, абсолютно напротив. Последняя вещь, которую я бы с вами сделал — это убил, честно. Это было бы последней вещью…

Кобыллина взяла со стула свою сумочку и перекинула через плечо.

— Вам явно нравится противоречия, мистер Жеребкинс. И что же для вас противоположно моему убийству?

Жеребкинс впервые встретился с ней взглядом.

— Ваша счастливая и долгая жизнь…

Кобыллина развернулась, чтобы уйти, и Жеребкинс проклял себя всеми словами. «Тупой осел. Ты все испортил».

Но она остановилась на полпути и бросила Жеребкинсу спасательный круг.

— У меня есть парковочный билет, и я за него заплатила. Но ваша программа уверяет меня, что это не так. Вы не могли бы решить эту проблему?

— Разумеется! — сказал Жеребкинс. — Считайте, что все уже сделано, а моя дурацкая машина уже на полпути к урне.

— Надо рассказать об этом случае всем моим друзьям, — сказала Кобыллина, уже почти выйдя из комнаты, — когда я встречусь с ними в Галерее Хувра на этих выходных. Вы любите искусство, мистер Жеребкинс?

Жеребкинс так и остался стоять, когда она ушла, и неотрывно смотрел на точку, где минуту назад была голова Кобыллины. Позже он провел долгие часы в размышлениях и понял, что Кобыллина — вроде того! — наверное, пригласила его на свидание.

И вот теперь они были семейной парой. Жеребкинс считал себя самым везучим болваном во Вселенной, и даже теперь, когда город переживал самые худшие свои дни, он, не колеблясь, уделил минутку для того, чтобы проверить, как дела у его драгоценной жены, которая сейчас, наверное, безумно волнуется за него.

«Кобыллина», — подумал он. «Скоро я буду с тобой».

После свадебной церемонии между ними образовалось что-то вроде телепатической связи, как между близнецами.

«Я просто знаю, что она жива».

Но это было все, что он знал. Она могла быть ранена, могла попасть в ловушку, она могла быть в опасности. Этого Жеребкинс не знал. И должен был немедленно узнать.

Аэрожук, которого Жеребкинс послал проверить Кобыллину, был сконструирован специально для этой важной миссии и уже знал, куда следует лететь. Жеребкинс специально маркировал один из углов на их кухне лазером, чтобы стрекоза знала, куда лететь, пусть бы даже находилась в ста милях от цели.

Жеребкинс послал остальных жуков в главный кабинет, откуда ими легко мог управлять Мейн, а сам уделил все свое внимание стрекозе Кобыллины.

«Лети, хорошая моя. Лети».

Модифицированная стрекоза скользнула в вентиляционную систему Полис-Плаза, пролетела над всей Гаванью, пролетела стрелой сквозь хаос и ужас, охвативший здания и улицы. Тревожные огни мигали на площадях и автострадах. Рекламные щиты, усеивавшие каждую улицу, были сняты, а амфитеатр под открытым небом начинало заливать водой.

«Мейн сможет справляться с этим минут пять», — подумал Жеребкинс. «Я уже иду, Кобыллина».

Аэрожук прожужжал через центральную площадь к южному пригороду, более сельского вида. Вокруг росли генетически модифицированные деревья, и даже количество лесных зверушек тщательно контролировалось — когда их численность превышала дозволенные границы, их переселяли на поверхность. Жилища тут были куда скромнее, чем в Гавани; менее современные в стиле архитектуры, они находились вне эвакуационной зоны. Жеребкинс и Кобыллина жили в небольшом разноуровневом кирпичном домике с резными окнами. Цветовая палитра дома была осенней, а украшения были чересчур «лесными», как казалось Жеребкинсу, хотя он никогда не упоминал об этом.

Жеребкинс придвинул клавиатуру ближе, быстро задал стрекозе цифровые координаты — хотя было бы куда проще взять джойстик или воспользоваться голосовым управлением. Вообще, было немного забавно, что главный технический гений, автор новейших технологий до сих пор предпочитал пользоваться древней клавиатурой, сделанной им из оконной рамы еще в колледже.

Верхняя часть двери была приоткрыта, так что Аэрожук легко проник в холл, украшенный деревянной отделкой, на которой были изображены важные сцены из истории кентавров. Например, открытие огня королем Тергудом, и совершенно случайное открытие пенициллина конюхом Шэмми Дерном, чье имя стало фразеологизмом, обозначающим кого-то невероятно везучего: «Он выиграл в лотерею во второй раз, вот ведь Шэмми Дерн!».