прилегающая к нему территория. Монарх поступил просто: Фуке заточили в темницу, а Андре Ленотру велели разбить парк в Версале. Если кто запамятовал даты, подскажу: садовник родился в тысяча шестьсот тринадцатом, а скончался в тысяча семисотом году. Он никак не мог заниматься ландшафтным дизайном в приобретенном отчимом имении.
– Особняк именно тот, который ты выбрала на картинке, – пел Владимир Иванович. – Прости меня, дурака! Поехали скорее домой!
– Точно тот? – спросила маменька. – Ворота с гербом? Гостиная бело-голубая?
– Да, да, да! – истово закивал Владимир Иванович. – Парадная комната громадная, в ней весь участок Коки вместе с ее дачкой поместится.
Я потупил взор. А мой отчим не так прост. Сейчас он подобрал самые правильные слова – про фазенду заклятой подружки.
У маменьки вспыхнули глаза, но она сохранила царственно неприступный вид.
– Ладно, скатаюсь, посмотрю на сарайчик. Борис!
– Слушаю, – поклонился батлер.
– Все вещи сложить, перевезти в новый дом, – отчеканила Николетта. – Да поживее.
Из коридора с радостным лаем выскочил пес. Борис подхватил собаку и осведомился:
– Людвига Ван Иоганна Вольфганга Цезаря Брута Ницше с собой возьмете, или его вместе с вещами доставить?
Маменька брезгливо поморщилась.
– Эту дворнягу? В отличие от других, я не собираюсь держать в доме блохастых псов, от них одна зараза.
– Куда прикажете деть собаку? – растерялся Борис.
– На улицу! – фыркнула Николетта. – Или пусть его в ветеринарной клинике усыпят. Да, так лучше, я гуманна, езжайте к доктору.
– Он молодой, ему еще жить и жить, – пробормотал Борис. – Разве можно вот так… убить щенка?
Николетта дернула плечом. Голос ее зазвенел металлом:
– Вы со мной спорите? Уволены. Прощайте. Володя, мне нужен новый батлер. Срочно!
– Конечно, дорогая, – пропел отчим, уводя маменьку, – завтра прилетит, приедет самый лучший, прямиком из Нью-Йорка.
– Разрешите сказать, – попросил Борис.
– Что за звуки? – поморщилась Николетта.
Батлер откашлялся.
– Госпожа Адилье, ваша обувь и одежда…
Маменька прошипела.
– Вы не поняли? Уволены! Можете рыдать, назад не возьму!
Дверь хлопнула, мы с Борисом остались одни.
– Я не собирался умолять оставить меня на службе, – вздохнул Борис, – просто не хотел, чтобы люди потешались над бывшей хозяйкой. Сработал инстинкт батлера: всегда защищай шефа.
– Почему над Николеттой могут надсмехаться? – удивился я.
– Не стоило госпоже Адилье наряжаться в эти кроссовки и пуловер, – смутился Борис. – Надписи на них… ну… вы же понимаете…
– Нет, не понимаю, поскольку не владею английским, – признался я. – В магазине сказали, что эти фразы означают «самая красивая и молодая». Или «прекрасная и юная». Точно не помню, но смысл таков.
Батлер замялся.
– Иван Павлович, продавец не прав. «Old monkey» в переводе с английского «старая обезьяна», а надпись на свитере «The mothers of all monkey» написана неверно, она должно выглядеть как «Mother of all monkeys». Определенно пуловер состряпали китайцы, которые частенько допускают грамматические ошибки.
– И что означает эта фраза? – заинтересовался я.
– Мать всех обезьян, – огласил Борис. – Неудобно может получиться, сейчас многие владеют английским.
– Николетта и Кока не говорят на басурманских наречиях, – стараясь не расхохотаться, пояснил я.
Пес громко чихнул.
– Что с ним делать? – обескураженно спросил батлер. – Я не могу усыпить собаку. Может, вы, Иван Павлович, отвезете пса в ветеринарку?
– Нет уж, увольте, – испугался я, – роль палача не по мне.
Собака заскулила. Борис открыл перевозку, Цезарь Брутович, словно почуяв беду, лег на живот, пополз в противоположную от клетки сторону, наткнулся на мои ноги, поднял морду…
– Делать нечего, – пробормотал батлер, – хоть это и против желания, да выбора нет. А пес хороший, шут с ним, что не родовитый, зато умный, добрый, ласковый. Взял бы его себе, но не могу, своей квартиры не имею, живу всегда на хозяйской территории. Кто ж батлера с собачкой на работу возьмет? Давай, Людвиг Ван Иоганн Моцарт Цезарь Брут Ницше, поедем в последний путь. Иди сюда, дорогой.
