— Э-э, да…

— С этим можно бороться, но нужно все время контролировать себя, — пропищал аркканцлер. — Постепенно временная шкала переустанавливается в начальное по… Хочу конфе-е-ету!.. В начальное положе… Конфе-е-е-ету, о-о, ну, погоди, придем домой, я себя так отшлепаю!.. И временные часы организма тоже переустана… А где мой паровозик?! Переустана… Хочухочухочухочу паровозик!.. Не обращай внимания, я уже почти взял себя в руки…

Еще один вопль, на сей раз раздавшийся сзади, заставил Думминга оглянуться. На тех местах, где раньше были волшебники, возвышались лишь кучки одежды. Он поднял шляпу декана как раз в тот самый момент, когда легкое «блуп» стало свидетельством того, что Наверн Чудакулли вновь обрел привычные годы.

— Это декан, Тупс?

— Может быть, аркканцлер… Э-э… А от некоторых вообще ничего не осталось!

Чудакулли это известие не слишком взволновало.

— Под воздействием высокоэнергетического магического поля временная железа начинает пошаливать, — сообщил он. — Наверное, ей кажется, что раз сейчас далекое прошлое, то нас здесь быть не должно. Ничего, скоро их организмы приспособятся и они вернутся…

У Думминга вдруг перехватило дыхание.

— И… хви-и.. думаете, это профессор современного руносложения… нуда… хви-и… конечно… хви-и… все младенцы… хви-и… на одно лицо…

Раздался еще один вопль — на этот раз он донесся из-под шляпы главного философа.

— Здесь прямо… хви-и… ясли какие-то, арк-канцлер, — прохрипел Думминг.

Когда он попытался выпрямиться, спина издала пронзительный скрип.

— Главное, их не кормить, и они обязательно вернутся, — заверил его Чудакулли. — А вот с тобой, сынок, — то есть с вами, ОТЕЦ, — будут проблемы.

Думминг поднес руки к лицу. Сквозь бледную кожу просвечивали вены. Еще чуть-чуть — и будут видны кости.

Груды одежды вокруг одна за другой вновь наполнялись содержимым — это опять входили в свой возраст волшебники.

— Насколько… хви-и… выгляжу? — тяжело дыша, вымолвил Думминг. — Хви-и… хотите сказать, что за толстую книжку… хви-и… мне сейчас лучше не браться?

— И за длинные предложения тоже, — кивнул, подхватывая его под локти, Чудакулли. — На сколько лет ты себя чувствуешь? Внутри?

— Хви-и… кажется… примерно на двадцать четыре, аркканцлер, — простонал Думминг. — Я чувствую себя… хвии… как двадцатичетырехлетний, который… хви-и… только что отпраздновал свое восьмидесятилетие.

— То есть тебе двадцать четыре. Твердо держись этой мысли. Ты должен внушить ее своей временной железе.

Думминг попытался сосредоточиться, но это было нелегко. Какая-то часть его личности хотела спать. А другая ворчливо бормотала себе под нос: «Ха, и это ты называешь временной дисфункцией? Посмотрел бы ты на временные дисфункции, с которыми мы имели дело во времена МОЕЙ молодости…» И еще одна часть весьма недвусмысленно намекала, что если прямо сейчас он не отыщет где-нибудь поблизости туалет, то она за себя не отвечает.

— Зато волосы у тебя прям как в молодости, — ободряюще произнес главный философ.

— А помнишь старика Барахляного Шпрунгеля? — с удивлением услышал Думминг собственный голос. — Вот у кого была… шевелюра… так шевелюра… — Он попытался взять себя в руки. — Но ведь Шпрунгель еще жив! — прохрипел он. — Ему столько же, сколько мне. О нет… я помню вчерашний день так, как будто он был… хвии… почти шестьдесят лет назад!

— С этим можно справиться, — сказал Чудакулли. — Все, что требуется, это упорно твердить себе, что тебя такой расклад не устраивает. И главное, не паниковать.

— А я паникую! — взвизгнул Думминг. — Просто… хви-и.. очень медленно! И у меня такое чувство… хви-и… будто я все время падаю вперед!

— О, это назвается «принятие собственной смертности», — ответил Чудакулли. — Рано или поздно нечто подобное переживают все.

— И еще… хви-и… кажется, моя память начала… хви-и…

— И почему тебе так кажется?

— Что значит «почему»? Вы что, издеваетесь… хви-и… надо…

В голове Думминга что-то взорвалось. Его оторвало от земли. На какое-то мгновение ему показалось, будто он с головой погрузился в ледяную воду.

А затем кровь вновь хлынула в сосуды.

— Прекрасно, юноша, — поздравил Чудакулли. — Седина уходит.

— О-о… — Думминг рухнул на колени. — Это было все равно что надеть свинцовый костюм! Не хотелось бы снова пережить ТАКОЕ!

— В таком случае лучше тебе покончить жизнь самоубийством, — пожал плечами Чудакулли.

— Вы хотите сказать, это ПОВТОРИТСЯ?

— Весьма вероятно. Один раз наверняка.

Когда Думминг поднялся на ноги, глаза у него блестели металлическим блеском.

— Давайте найдем тех, кто строит это место, и попросим их вернуть нас домой, — предложил он.

— Знаешь, они ведь могут и не внять нашей просьбе, — ответил Чудакулли. — Боги довольно сумасбродные типы.

Думминг решительно закатал рукава. На языке волшебников это было все равно что передернуть затвор пистолета.

— А мы настоим на своем, — заявил он.

— В самом деле, Тупс? А как насчет вреда, который мы можем нанести волшебной экологии?

Взглядом Думминга сейчас можно было прошибать стены.

Чудакулли недавно перевалило за семьдесят, однако в волшебной среде это даже за возраст не считалось (главное для волшебника — пережить первые полвека; потом волшебники живут еще два раза по столько, а то и больше). Назвать свой нынешний возраст Думминг затруднился бы, но он словно наяву слышал, как уже сейчас где-то точится лезвие, готовое вскоре вонзиться ему в спину. Одно дело — знать, что движешься из пункта А в пункт Б, и совсем другое — увидеть пункт назначения воочию.

— А не пошла бы она, — ответил Думминг[21].

— Правильно замечено, господин Тупс. Вижу, из тебя все-таки может получиться волшебник. А вот и декан… О…

Одежда декана вдруг начала раздуваться — но своего прежнего размера так и не достигла. Остроконечная шляпа держалась теперь на голове декана исключительно благодаря ушам, которые выглядели куда краснее и больше, чем это помнил Думминг.

Чудакулли приподнял шляпу.

— Руки прочь, дедуля, — рявкнул декан.

— Ага, — произнес аркканцлер. — Лет этак тринадцать. И это многое объясняет. Ну что, декан, ты с нами или как?

— Еще чего! — Подросток-декан громко хрустнул суставами пальцев. — Ха! Я опять молод, а все вы очень скоро двинете копыта. Тогда как у меня впереди вся жизнь!

— Во-первых, вся твоя жизнь пройдет здесь, а во-вторых, декан, тебе кажется, что нет ничего лучше, чем быть деканом, когда тебе тринадцать? Но через пару минут ты вообще забудешь, что когда-то занимал деканскую должность. Старушка временная железа придет в себя, и она не допустит, чтобы ты помнил что-то еще кроме того, что положено в тринадцать лет. Ты следишь за моей мыслью? Да ты уже начал забывать, иначе бы все это знал! В общем, придется тебе, декан, начинать все заново… А.

Скорее не мозг контролирует тело, а оно — мозг. Подростковый возраст не самое лучшее время жизни. Как и старость, если уж на то пошло, но, по крайней мере, в старости вас не беспокоят прыщи, да и некоторые другие железы поунялись, и можно себе позволить прикорнуть после обеда или беззастенчиво таращиться на юных красоток. Всеми прелестями пожилого возраста декан еще не успел насладиться, а вот каждый юношеский прыщ, все сопровождающие взросление моральные и физические муки твердо отпечатались в его морфогенетической памяти. Одного раза, решило его тело, более чем достаточно.

И декан стал расширяться. Особенно голова: она словно бы раздулась и теперь вполне соответствовала по размеру ушам.

Декан довольно потер лицо. Ни единого прыщика.

— Уж пять минут-то могли бы дать мне побыть молодым, — ворчливо произнес он. — Что это было?

— Временной провал, — объяснил Чудакулли. — Ты уже с ними сталкивался. О чем ты вообще думал?

— О сексе.

— Ну да, конечно… Глупо было спрашивать. — Чудакулли окинул взглядом пустынный берег. — Господин Тупс считает, что можно… — начал он, и осекся. — О боги! Там ЛЮДИ!

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

1

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату