— ТЫ, КАЖЕТСЯ, НЕ ПОНЯЛ. ПЕРЕД ТЕМ КАК ЧЕЛОВЕК УМРЕТ, ВСЯ ЖИЗНЬ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПРОХОДИТ У НЕГО ПЕРЕД ГЛАЗАМИ. СОБСТВЕННО, ЭТОТ ПРОЦЕСС И НАЗЫВЕТСЯ «ЖИЗНЬЮ». КРЕВЕТКУ НЕ ЖЕЛАЕШЬ?
Ринсвинд бросил взгляд на корзину, стоящую на коленях у Смерти.
— Нет, спасибо, что-то не хочется. Довольно опасные твари. И должен заметить, не очень-то хорошо с твоей стороны приходить сюда и злорадствовать, да еще жрать у меня на глазах креветки.
— ТЫ ЭТО О ЧЕМ?
— О том, что меня ведь наутро повесят.
— ПРАВДА? В ТАКОМ СЛУЧАЕ БУДУ С НЕТЕРПЕНИЕМ ЖДАТЬ ВЕСТЕЙ О ТВОЕМ ПОБЕГЕ. НУ А МНЕ ПРЕДСТОИТ ВСТРЕЧА С ЧЕЛОВЕКОМ В… — Роясь в файлах своей памяти, Смерть загадочно поблескивал пустыми глазницами. — АХ ДА. В ЖИВОТЕ У КРОКОДИЛА. В НЕСКОЛЬКИХ СОТНЯХ МИЛЬ ОТСЮДА.
— Но тогда что ты делаешь ЗДЕСЬ!
— Я ПРОСТО ПОДУМАЛ, ЧТО ТЕБЕ ПРИЯТНО БУДЕТ УВИДЕТЬ ЗНАКОМОЕ ЛИЦО. НУ, ПОЖАЛУЙ, МНЕ ПОРА. — Смерть поднялся. — ВО МНОГИХ ОТНОШЕНИЯХ ВЕСЬМА ПРИЯТНЫЙ ГОРОД. ПОКА ТЫ ЗДЕСЬ, РЕКОМЕНДУЮ ПОСЕТИТЬ ОПЕРУ.
— Постой… Но ты же сказал, что я обязательно умру!
— В КОНЕЧНОМ ИТОГЕ ВСЕ УМИРАЮТ.
Выпуская Смерть, стены разошлись и вновь сомкнулись. Как будто его здесь и не было. Впрочем, если посмотреть на происходящее с его временных позиций, это было довольно близко к истине.
— То есть я все-таки убегу? Но как? Я ведь не умею ходить сквозь…
Он опять сел на лавку. В углу жалась овца.
Ринсвинд бросил взгляд на нетронутый плавучий мясной пирог. Ткнул в него ложкой. Суповик медленно ушел в зеленые воды.
В маленькое окошко просачивался городской шум.
Через некоторое время пирог всплыл опять, подобно некоему забытому континенту. Небольшая волна плеснула в край миски.
Ринсвинд улегся на тонкое одеяло и уставился в потолок. Ну, надо же, кто-то даже до потолка добрался. И написал там: «ЗДАРАВЕНЬКИ ДРУГ. ГЛЯНЬ НА ПЕТЛИ. НЕД».
Медленно, будто марионетка, приводимая в движение невидимыми нитями, Ринсвинд обернулся и посмотрел на дверь.
Петли были массивными. Их не ввинтили в дверную раму — чтобы какой-нибудь узник-умелец тут же их и вывинтил? Ну уж нет. Петли представляли собой гигантские железные крюки, намертво вколоченные непосредственно в камень, а к двери были приварены два тяжеленных кольца, на которых она и висела. Ну, и что в этих петлях такого?
Тогда он пригляделся к замку. Массивный железный штырь уходил глубоко в раму. Чем вскрыть такой замок, скорее сам вскроешься.
Подойдя поближе, Ринсвинд некоторое время изучал дверь. Потом плюнул на ладони и, скрипя зубами, попытался приподнять ее со стороны петель. Если чуть-чуть напрячься, даже не чуть-чуть, а…
…То вполне возможно снять кольца с не полностью вбитых в стену крюков.
А теперь, если слегка потянуть на себя и сделать дрожащей ногой небольшой шажок вот СЮДА, можно выдернуть штырь замка из отверстия и втащить всю дверь в камеру.
Теперь ничто не помешает ему выйти, аккуратно повесить дверь на место и спокойно удалиться.
«Именно так, — думал Ринсвинд, посредством сложных маневров возвращая дверь на петли, — да, да, вот так именно и поступил бы полный дурак».
Это был момент, словно специально созданный для трусости. Но бывают мгновения для бездумной, исполненной ужаса паники, а бывают моменты, когда паника должна быть взвешенной, рассчитанной, ПРОДУМАННОЙ. Сейчас он находился в абсолютно безопасном месте. Да, это камера смертника, но именно поэтому (по крайней мере, в ближайшие часы) здесь не могло произойти ничего плохого. Иксиане не производили впечатления любителей медленных пыток, разве что им опять взбрело бы в голову угостить его местными деликатесами. Так что у него имеется некоторый ЗАПАС ВРЕМЕНИ. Времени, которым он воспользуется, чтобы разработать план действий, обдумать следующий шаг, применить свой недюжинный интеллект для решения насущной проблемы.
Пару секунд он таращился в стену, а потом резко выпрямился.
Ну да. Пожалуй, хватит. Пора делать ноги.
Зеленую палубу дынной лодки поделили на две секции — мужскую и женскую. Того требовали приличия. На практике же это означало, что большую часть палубы теперь занимала госпожа Герпес. Почти все время она, укрывшись за ширмой, принимала солнечные ванны. Ее уединение тщательно оберегали волшебники — по крайней мере трое из них на месте убили бы любого, рискнувшего подойти к заветным пальмовым ветвям ближе чем на десять футов.
Таким образом, на судне постепенно создавалось то, что тетушка Думминга (которая его растила), как правило, называла Атмосферой с большой буквы.
— И все равно я считаю, что мне следует взобраться на мачту! — возразил он.
— А-а! Шоу «Подгляди сам»? — прорычал главный философ.
— Нет, просто мне кажется, было бы неплохо выяснить, куда мы, собственно, плывем, — ответил Думминг. — Там, впереди, собираются серьезные тучи.
— Отлично, значит, поплывем под дождиком, — отрезал заведующий кафедрой беспредметных изысканий.
— В таком случае почту за честь возвести подходящее укрытие для госпожи Герпес, — вступил в разговор декан.
Думминг побрел обратно на корму, где мрачный аркканцлер ловил рыбу.
— Можно подумать, госпожа Герпес — единственная женщина в мире, — недовольно произнес Думминг.
— А по-твоему, дело обстоит как-то иначе?
Мысли Думминга панически заметались, периодически сталкиваясь друг с другом.
— Но, аркканцлер, это же полная ерунда!
— А вот этого мы точно не знаем, Думминг. И все же взгляни на происходящее с положительной стороны. К примеру, мы все могли бы утонуть.
— Э-э… аркканцлер? А вы горизонт ВИДЕЛИ!
Яростная, ни перед чем не останавливающаяся буря в семь тысяч миль длиной и всего в милю шириной представляла собой гигантскую крутящуюся, кипящую массу разъяренного воздуха. Буря окружила последний континент, как стая лис окружает курятник.
Облака громоздились одно на другое, облачные башни упирались в стратосферу. Эти древние облака так долго участвовали в круговороте природы, что обрели своего рода личность, до предела зарядились ненавистью и, самое главное, электричеством.
И разразилась — нет, не буря! — битва. В толще облачной массы ураганчики местного значения — мелочевка, не больше нескольких сотен миль в длину, — боролись друг с другом за жизненное пространство. По грозовым облакам скакали раздвоенные молнии. Дождь, не долетая до земли добрых полмили, превращался в пар.
Воздух светился.
И под всем этим, с ревом вздымаясь из океана потенциальности, рассекая сотрясаемое громами и неотличимое от плотных дождевых струй море, вставал из темных глубин последний континент.
А в городе Пугалоу, на стенке опустевшей тюремной камеры, на фоне выцарапанных там рисунков, надписей и предсмертных календарей изображение овцы сначала превратилось в изображение кенгуру, а потом и вовсе растворилось в камне.
— Итак? — произнес декан. — Нам следует ожидать небольшой встряски?
Густая серая полоса заполнила ближайшее будущее, неотвратимая, как визит к зубному врачу.
— Полагаю, встряска будет приличной, — заметил Думминг.
— Что ж, в таком случае надо сменить курс. Или галс.
— Но у этой лодки нет руля. К тому же мы не знаем, куда приведет нас этот другой курс. Не говоря уже о том, что вода у нас почти на исходе.
— А может, это большое облако впереди означает, что суша совсем близко? Нет, случаем, такой приметы? — задумчиво произнес декан.
— Тогда эта суша должна быть очень большой, просто гигантской, — откликнулся аркканцлер. — А может, это ИксИксИксИкс?
— Надеюсь, что нет. — Парус над головой Думминга захлопал и вздулся. — Но ветер крепчает. Наверное, шторм всасывает в себя воздух. И по-моему… Жаль, я забыл чарометр на берегу, потому что у меня складывается отчетливое впечатление, что уровень фоновой магии вокруг существенно повысился.
— Почему ты так думаешь, юноша? — осведомился декан.
— Во-первых, все стали какими-то нервными, а волшебникам, оказавшимся в присутствии высокоэнергетических магических полей, свойственно впадать в раздражительность, — объяснил Думминг. — Но изначально мои подозрения возбудил тот факт, что у казначея появились планеты.
