Сам-Себе-Харакири Достаби посмотрел на лоток.

– А, не удивительно, что ты спрашиваешь, – медленно произнес он. – Само собой, для тебя, наверное, это в новинку. Называется ку-пю-ра. Так можно носить с собой очень…

– Я спросил про клочок бумаги, – перебил Ринсвинд.

– Я тоже, – ответил Достаби. – Это ку-пю-ра в десять раину.

– И что она означает?

– Она означает именно то, что на ней написано, – нахмурился Достаби. – А написано на ней, что она стоит десять вот этих кругляшков.

Он продемонстрировал золотую монету размером примерно с пирожок с рисом.

– И зачем люди покупают эти бумажки?

– Их не покупают, покупают на них.

Ринсвинд непонимающе покачал головой.

– Ну, ты идешь на рынок, – Достаби опять заговорил медленно, словно пытался объяснить некую очень сложную вещь форменному идиоту. – И говоришь: «Доброе ут-ро, мяс-ник, почем эти собачьи носы?», а он говорит: «Три райну, сёгун», ты говоришь: «У меня только пони, пойдет?» (смотри, на купюре в десять райну вы-гра-ви-ро-ва-на пони), и он дает тебе собачьи носы и семь монет того, что мы называем «сда-ча». А если бы на бумажке была обезьяна, это пятьдесят райну, он бы тогда сказал: «А помельче нет?» и ты…

– Но это всего-навсего клочок бумаги! – простонал Ринсвинд.

– Для тебя, может, и клочок бумаги, а для меня десять пирожков с рисом, – покачал головой Достаби. – А чем вы, заграничные кровопийцы, пользуетесь? Булыжниками с дырками?

Ринсвинд уставился на бумажные деньги.

В Анк-Морпорке были сотни бумажных фабрик, а некоторые умельцы из Гильдии Граверов могли выгравировать свое имя и адрес на булавочной головке.

Внезапно на него накатил порыв гордости за своих сограждан. Пусть они продажные, пусть корыстные, пусть жадные – но, видят боги, они настоящие мастера своего дела, а их тяга к знаниям поистине безгранична.

– Думаю, тебе стоит попытать судьбу. В Анк-Морпорке куча домов нуждаются в новой крыше.

– В самом деле? – Достаби навострил уши.

– О да! Дождь так и хлещет через дыры.

– И что, эти люди могут заплатить за новые крыши? Я, знаешь ли, слышал…

Ринсвинд вновь принялся разглядывать бумажные деньги. Потряс головой. Эта бумажки стоит десяти золотых…

– Они заплатят… э-э, купюрами ничуть не хуже качеством, чем эта, – сказал он. – А может, даже лучше. Я за тебя замолвлю словечко. А теперь, – поторопился добавить он, – ты не подскажешь, как мне побыстрее отсюда выбраться?

Достаби почесал в затылке.

– Все не так-то просто, – ответил он. – Кругом стражники и солдаты. И в этой своей шляпе ты слегка смахиваешь на чужеземца. М-да…

В некотором отдалении от них возникла какая-то суматоха – или, правильнее сказать, несколько усилилось уже имевшееся столпотворение. Толпа торопливо расступилась, как расступается любая толпа обычных горожан при появлении вооруженных до зубов людей. Стражники направлялись в сторону Достаби.

Тот тоже попятился, сияя дружелюбной улыбкой и всем своим видом показывая, что человеку с мечом всегда положена скидка.

Двое стражников волокли обвисшую фигуру. Когда они проходили мимо, фигура подняла окровавленную голову и прохрипела:

– Да Длится Вечно…

Но слова эти были прерваны ударом затянутого в перчатку кулака по губам пленника.

Стражники удалились прочь по улице. Толпа снова сошлась.

– Ц-ц-ц… – Сам-Себе-Харакири приложил палец к губам. – Похоже… Эй! Ты где?

Ринсвинд появился из-за угла. Сам-Себе-Харакири посмотрел на него с явным уважением. Тем более так уж вышло, что появление Ринсвинда сопровождалось негромким громовым раскатом.

– Похоже, еще одного взяли, – Достаби показал головой. – Наверное, поймали за развешиванием листовок.

– Одного из кого? – не понял Ринсвинд.

– Из Красной Армии. Ха!

– А.

– Я на это не очень обращаю внимание, – продолжал Сам-Себе-Харакири. – Все твердят, якобы сбудутся какие-то древние легенды насчет императоров и прочего. Я лично в это не верю.

– Вид у него был не слишком легендарный, – заметил Ринсвинд.

– Люди доверчивые, верят всему подряд.

– И что с ним сделают?

– Сейчас, когда император вот-вот умрет, трудно сказать. Скорее всего, отрежут руки и ноги.

– Как? Почему?

– Потому что молодой еще. К нему проявят снисхождение. Будь он постарше – торчать его голове на пике на дворцовых воротах.

– Такое жестокое наказание за то, что он просто наклеил листовку!?

– Зато потом ему уже нечем будет клеить. Ринсвинд бочком попятился.

– Спасибо, – вымолвил он и заторопился прочь. – О нет, – бормотал он, прокладывая себе путь сквозь толпу. – Я не ввязываюсь в истории, в которых людям так запросто рубят головы.

И тут кто-то опять огрел его по затылку. Но на этот раз вежливо.

«Интересно, а что сталось со старым добрым „Эй, ты!“?» – только и успел подумать Ринсвинд, падая сначала на колени, потом на подбородок.

Серебряная Орда бродила по переулкам Гункунга.

– И как это называется? – гундел Маздам. – Режь всех подряд, поджигай все, что горит? Что-то не похоже… Раньше я ходил с Брюсом-Гуном, так вот, чтобы мы проникли в город, прикинувшись какими-то ё…

– Господин Дикий, – поторопился прервать его Профессор Спасли, – по-моему, сейчас самое время обратиться к списку, который, между прочим, я специально для тебя составил.

– К какому еще списку, черт побери? – Маздам воинственно выпятил челюсть.

– К списку приемлемых и цивилизованных слов, помните? – Этот вопрос Профессор Спасли адресовал всей Орде. – Помните, я вам рассказывал про ци-ви-ли-зо-ван-ное по-ве-де-ние? Для осуществления наших долгосрочных стратегических планов цивилизованное поведение жизненно важно.

– А что такое долгосрочные стратегические планы? – полюбопытствовал Калеб-Потрошитель.

– Это то, что мы будем делать дальше, – объяснил Коэн.

– И что мы будем делать дальше?

– Будем действовать по Плану, – ответил Коэн.

– Да я все эти планы… – начал Маздам.

– Список, господин Маздам, не забывай, что пользоваться можно только словами из списка, – оборвал его Профессор Спасли. – Когда речь идет о пересечении пустынь, тут я полагаюсь на ваше знание предмета, но сейчас мы говорим о цивилизации, и вы, господа, должны использовать правильные слова. Уж будьте любезны!

– Лучше делай, как он говорит, Маздам, – посоветовал Коэн.

Маздам неуклюже вытащил из кармана засаленный клочок бумаги и развернул.

– «Елки-палки»? При чем тут какие-то елки?! – Он словно не верил своим глазам. – «Гори оно все ярким пламенем»? «Накрыться медным тазом»?

– Это… цивилизованные ругательства, – объяснил Профессор Спасли.

– Ну, так можешь взять их и…

– И? – Профессор Спасли предостерегающе поднял палец.

– И запихать себе в…

– Да?

– В…

– Куда?

Маздам закрыл глаза и сжал кулаки.

– Да горят эти все елки-палки ярким пламенем!

– Отлично, – похвалил Профессор Спасли. – Так гораздо лучше.

Он переключился на Коэна. Тот откровенно веселился над страданиями Маздама.

– Коэн, – сказал Профессор Спасли, – видишь, вон там прилавок с яблоками. Не хочешь ли попробовать яблочка?

– Не откажусь, пожалуй… – уступил Коэн в осторожной манере человека, который отдает фокуснику часы, при этом ни на секунду не забывая, что тот как-то подозрительно ухмыляется, а в руке сжимает молоток.

– Хорошо. А теперь, реб… я хотел сказать, господа. Чингиз хочет яблоко. Неподалеку мы видим прилавок, за которым торговец продает фрукты и орехи. Как следует поступить Чингизу? – Профессор Спасли обратил на свою паству исполненный надежды взгляд. – Кто-нибудь знает ответ?

– Делов-то! Пришиваешь этого му… – опять послышался шорох разворачиваемого листка, – мужика за прилавком, а потом…

– Неправильно, господин Дикий. Кто-нибудь еще?

– Чиво?

– Ну, можно поджечь…

– Нет, господин Винсент. Еще варианты?

– Насилуешь…

– Да нет же, господин Потрошитель, – покачал головой Профессор Спасли. – Мы достаем де… де?… – он устремил на них вопрошающий взгляд.