У этого топота обнаружилось эхо во внешнем мире. Орангутан оглянулся и торопливо толкнул Койна в сторону, увидев, как что-то приземистое и сильно помятое несется на сотнях ножек по пораженному ужасом двору и, не замедляя шага, бросается в исчезающую темноту, которая мигнула в последний раз и пропала.
Над тем местом, где только что зияла щель, пронесся внезапный шквал снега.
Койн вырвался из рук библиотекаря и подбежал к черному кругу, который почти занесло белым снегом. Из-под его ног поднялось в воздух небольшое облачко мелкого песка.
– Он не успел! – крикнул мальчик.
– У-ук, – философски отозвался библиотекарь.
– Я думал, он успеет. Ну, знаешь, в самую последнюю секунду.
– У-ук?
Койн присмотрелся к мостовой, как будто простым усилием воли мог изменить то, что видят его глаза.
– Он погиб?
– У-ук, – ответил библиотекарь, одним коротким словом умудряясь дать понять, что Ринсвинд находится там, где существование даже таких вещей, как пространство и время, ставится под вопрос; а поэтому, вероятно, нет особого смысла размышлять о том, в каком именно состоянии пребывает Ринсвинд в данный момент времени, если он вообще живет в каком-то моменте времени; это значит, что, в общем и целом, он может появиться здесь завтра или, собственно говоря, вчера; одним словом, если у Ринсвинда есть хотя бы один шанс остаться в живых, то он незамедлительно им воспользуется.
– О-о, – протянул Койн.
Библиотекарь, шаркая ногами по земле, развернулся и направился к Башне Искусства. Койн, который провожал его взглядом, почувствовал, как его захлестывает жуткое одиночество.
– Эй! – крикнул он.
– У-ук?
– И что мне теперь делать?
– У-ук?
Койн неопределенно махнул в сторону царящего во дворе запустения.
– Может, помочь чем-нибудь? – Его голос балансировал на грани ужаса. – Как ты думаешь, это хорошая мысль? В смысле, я могу помочь людям. Вот ты, например, – ты ведь хотел бы снова стать человеком? Уголки губ библиотекаря, растягивавшихся в неизменной улыбке, приподнялись чуть выше – обнажая острые зубы.
– Ладно, ладно, допустим, ты этого не хочешь, – торопливо сказал Койн, – но есть же что-то еще, что я могу сделать…
Библиотекарь какое-то время смотрел на него, а потом перевел взгляд на его руку. Койн виновато вздрогнул и разжал пальцы.
Орангутан ловко подхватил маленький серебристый шарик, прежде чем тот ударился о землю. Он поднес жемчужину к глазу, обнюхал, осторожно потряс и прислушался к исходящим из нее звукам.
После чего размахнулся и изо всех сил швырнул ее в воздух.
– Что… – начал было Койн, но растянулся во весь рост на снегу, а толкнувший его библиотекарь накрыл мальчика своим телом.
Шарик перевалил через вершину дуги и начал падать вниз; идеально ровная траектория его полета внезапно оборвалась, встретившись с землей. Раздался звук, будто лопнула струна арфы; за ним последовали быстро оборвавшийся неразборчивый гомон, порыв горячего ветра – и боги Диска оказались на свободе.
Они были очень сердиты.
– И мы ничего не можем сделать? – спросил Креозот.
– Ничего, – подтвердила Канина.
– Значит, лед победит? – продолжал Креозот.
– Да, – сказала Канина.
– Нет, – сказал Найджел.
Он дрожал от ярости, а может, от холода, и был почти таким же белым, как проносящиеся внизу ледники.
Канина вздохнула.
– Ну и как, по-твоему… – начала она.
– Опусти меня на землю где-нибудь в нескольких минутах хода ледников, – распорядился Найджел.
– Я действительно не понимаю, чем это поможет.
– Я не спрашиваю твое мнение, – спокойно проговорил Найджел. – Просто сделай это. Опусти меня на землю чуть впереди них, чтобы у меня осталось время подготовиться.
– К чему?
Найджел не ответил.
– Я тебя спрашиваю, – повторила Канина, – к чему ты хочешь…
– Заткнись!
– Не понимаю…
– Послушай, – сказал Найджел с терпением, от которого рукой подать до убийства с помощью топора. – Весь мир будет покрыт льдом. И все умрут. За исключением нас. Полагаю, мы проживем немного дольше, пока этим лошадям не понадобится… не понадобится овес или не приспичит в туалет. В общем, нам от этого будет не легче, разве что Креозоту достанет времени, чтобы написать сонет о том, какой холод наступил внезапно и что вся человеческая цивилизация вот-вот будет стерта с лица Диска, а в этих обстоятельствах мне бы очень хотелось, чтобы вы знали – я не потерплю никаких возражений, понятно?
Он замолчал, чтобы перевести дыхание. Его тело дрожало, словно натянутая струна.
Канина пребывала в нерешительности. Ее рот несколько раз открылся и закрылся, как будто ей хотелось возразить. Но она передумала.
Они отыскали небольшую полянку в сосновом бору, расположенном в паре миль от надвигающегося стада – хотя и сюда доносились звуки, сопровождающие его продвижение, над деревьями виднелась полоса неба, затянутого паром, и земля дрожала, точно кожа на барабане.
Найджел вышел на середину поляны и сделал несколько пробных выпадов мечом. Его спутники задумчиво наблюдали за ним.
– Если ты не против, – шепнул Креозот Канине, – я смоюсь. В минуты, подобные этим, трезвость теряет свою привлекательность, и я уверен, что конец света будет выглядеть гораздо лучше, если смотреть на него сквозь дно стакана. Если ты не возражаешь, конечно. Веришь ли ты в рай, о персиковощекий цветок?
– На самом деле, нет.
– О-о, – отозвался Креозот. – Что ж, в таком случае, мы, наверное, больше не увидимся. – Он вздохнул. – А жаль. И все из-за какой-то там индеи. Но если благодаря немыслимому шансу…
– До свиданья, – отрезала Канина.
Креозот с несчастным видом кивнул, развернул лошадь и исчез над верхушками деревьев.
Ветки сосен, окружающих поляну, тряслись, стряхивая с себя снег. Грохот приближающихся ледников заполнял воздух.
Канина постучала Найджела по плечу. Тот вздрогнул и уронил меч.
– Что ты тут делаешь? – рявкнул он, лихорадочно шаря в снегу.
– Послушай, я не собираюсь вмешиваться не в свое дело, – кротко проговорила Канина, – но что конкретно у тебя на уме?
Она видела сквозь деревья несущийся в их сторону вал взвихренных ледниками снега и земли, а одуряющий рев вожаков перекрывался теперь ритмичным треском ломающихся стволов. Над краем леса, так высоко, что поначалу глаз ошибочно принимал их за небо, неумолимо двигались вперед голубовато-зеленые корабли-ледники.
– Ничего, – ответил Найджел, – абсолютно ничего. Мы просто должны оказать им сопротивление, вот и все. Вот зачем мы здесь.
– Но это ничего не изменит, – возразила она.
– Для меня изменит. Если мы все равно умрем, я лучше умру так. Как герой.
– Разве это геройство – умереть подобным образом?
– Я считаю, что да, – заявил Найджел. – А когда речь заходит о смерти, есть только одно мнение, с которым человек обычно считается.
– О-о.
Два выскочивших на полянку оленя, охваченные слепой паникой, даже не заметили людей, а пулей понеслись дальше.
– Ты вовсе не обязана оставаться, – заметил Найджел. – Меня-то, видишь ли, удерживает индея.
Канина посмотрела на тыльную сторону ладоней.
– По-моему, мне тоже следует остаться. Знаешь, – добавила она чуть спустя, – я думала, что, может быть, если бы мы получше узнали друг друга…
– Господин и госпожа Голозады, ты это имела в виду? – без обиняков уточнил он.
Ее глаза расширились:
– Ну…
– И кем из них ты собиралась быть? – осведомился он.
На поляну на гребне поднятой им волны с треском влетел первый ледник. Его вершина терялась в облаке снегов.
В то же самое время со стороны Края подул горячий ветер, пригнувший к земле деревья с противоположной стороны поляны. В нем слышались голоса – раздраженные, бранчливые, – и он ворвался в облака, словно горячий утюг в воду.
Найджел с Каниной бросились наземь, в снег, который уже превратился в теплую грязь. Над головами у них прогремел раскат грома, в котором звучали крики и что-то, что сначала показалось им воплями, хотя потом, поразмыслив, они пришли к выводу, что это больше походило на ожесточенный спор. Грохот продолжался долгое время, а потом постепенно затих, удаляясь в сторону Пупа.