– Но это означает, что мы украдем их, – медленно проговорил Найджел.

– Почему бы и нет? – пожала плечами Канина.

– Может, нам следует оставить денег… – предложил Найджел.

– На меня не смотри, – предупредил Креозот.

– Или написать записку и положить ее у стойла. Тебе не кажется?

Вместо ответа Канина вскочила на самую рослую лошадь, которая, судя по всему, принадлежала какому-то солдату. С копыт до холки лошадь была вся обвешана оружием.

Креозот неуклюже вскарабкался на довольно норовистую гнедую и вздохнул.

– Ее рот опять стал походить на почтовый ящик. Я предпочитаю не спорить с ней.

Найджел с подозрением оглядел двух оставшихся лошадей. Одна из них была очень высокой и чрезвычайно белой – не того кремового цвета, на который только и способно большинство лошадей, но просвечивающего цвета слоновой кости. Найджел почувствовал подсознательное желание описать его как цвет савана. А еще у него возникло впечатление, что эта лошадь значительно умнее него самого.

Поэтому он остановил свой выбор на второй лошади. Та была несколько костлявой, но послушной, и ему удалось взобраться на нее всего с двух попыток.

Они двинулись путь.

Стук конских копыт почти не проникал в полумрак, царящий внутри таверны. Ее хозяин двигался, словно во сне. Он знал, что у него в таверне сидят посетители, он даже говорил с ними и видел, что они занимают столик у камина. Но если бы его попросили сказать, с кем именно он разговаривал и что именно видел, он бы пришел в замешательство. А все потому, что у человеческого мозга прекрасно получается отгораживаться от вещей, которые он не хочет знать. В данный момент мозг хозяина таверны мог бы загородить собой банковский сейф.

А напитки! Про большинство из них он в жизни не слышал, но на полках над бочками с пивом неустанно появлялись незнакомые ему бутылки. Вся беда заключалась в том, что когда он пытался над этим задуматься, его мысли просто ускользали…

Собравшиеся вокруг стола фигуры оторвались от карточной игры.

Одна из них подняла руку. Эта штука торчала у нее из плеча, и на ней было пять пальцев. Значит, рука.

Вот только от голосов посетителей мозг трактирщика отгородиться не мог. Этот голос звучал так, словно кто-то бил по камню рулоном листового свинца.

– БАРМЕН.

Трактирщик слабо застонал. Термические копья ужаса медленно, но верно прожигали себе путь сквозь стальную дверь, закрывающую его разум.

– НУ-КА, ПОСМОТРИМ. ЭТО… КАК ЭТО ТАМ НАЗЫВАЕТСЯ?

– Кровавая Мэри.

Этот голос даже напитки заказывал, словно войну объявлял.

– ТОЧНО. И…

«Я брал полстакана пунша», – подсказал Чума.

– И ПУНШ.

«С вишенкой».

– ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ НАПИТОК, – солгал гулкий голос. – ПЛЮС ПОЛСТАКАНА ПОРТВЕЙНА ДЛЯ МЕНЯ И, – говоривший взглянул через стол на четвертого члена квартета и вздохнул, – ЕЩЕ ОДНУ МИСКУ АРАХИСА.

А в трех сотнях ярдов от таверны трое конокрадов пытались освоиться с новыми ощущениями.

– Ничего не скажешь, совсем не трясет, – выговорил наконец Найджел.

– И чудесный… чудесный вид, – поддержал его Креозот, чей голос тут же унесло встречным потоком воздуха.

– Но правильно ли мы поступили? – продолжал Найджел.

– Зато мы продвигаемся куда быстрее, чем раньше, – возразила Канина. – Не мелочись.

– Просто дело в том, что когда смотришь на кучевые облака сверху, то…

– Заткнись.

– Прости.

– Тем более что это слоистые облака. Максимум – слоистокучевые.

– Точно, – с несчастным видом отозвался Найджел.

– А что, есть какая-нибудь разница? – поинтересовался Креозот, который, закрыв глаза, приник к шее своей лошади.

– Примерно тысяча футов.

– О-о.

– Ну, может, семьсот пятьдесят, – уступила Канина.

– А-а.

Чудовская башня содрогалась. В ее сводчатых залах и сверкающих коридорах колыхался разноцветный дым. Многие из волшебников, собравшихся в большом зале на самом верху башни, где воздух был густым, маслянистым и отдавал горелой жестью, потеряли сознание от мысленных усилий, сопряженных с ведением битвы. Но многие остались в строю. Они образовали большой круг, сосредоточившийся на одной-единственной цели. Воздух едва уловимо замерцал – это из посоха, зажатого в руке Койна, вырвалась клубящаяся струя сырого чудовства и ударила в центр октограммы.

Мелькнули диковинные тени. Саму ткань реальности пропускали через выжималку.

Кардинг вздрогнул и отвернулся, чтобы не увидеть ничего такого, на что он просто не сможет не обратить внимания.

Перед оставшимися в живых старшими волшебниками висело в воздухе подобие Диска. Когда Кардинг снова взглянул на него, слабое алое сияние над Щеботаном мигнуло и погасло.

Воздух затрепетал.

– С Щеботаном покончено, – пробормотал Кардинг.

– Остался только Аль Хали, – подхватил один из его коллег.

– Там действует какой-то умный и могущественный маг.

Кардинг мрачно кивнул. Ему всегда нравился Щеботан, приятный… некогда приятный городок у Краевого океана.

Он смутно припомнил, как однажды, когда он был еще малышом, его возили туда. Там росла дикая герань, припомнил он, наполняющая покатые мощеные улочки мускусным запахом…

– Она росла прямо из стен, – сказал он вслух. – Розовая. Вся розовая.

Остальные волшебники одарили его странными взглядами. Те, что даже для волшебников были чересчур склонны к паранойе, подозрительно взглянули на стены.

– С тобой все в порядке? – спросил кто-то.

– Гм? – отозвался Кардинг. – О-о. Да. Извините. Унесся мыслями за много миль.

Он повернулся обратно к Койну, который, положив посох на колени, сидел сбоку от круга. Казалось, он спал. Возможно, так оно и было. Но Кардинг в глубине своей измученной души знал, что посох не дремлет. Посох наблюдает за ним, проверяя его сознание.

И все знает. Все-все. Даже о розовой герани.

– Я не хотел, чтобы это случилось вот так вот, – тихо прошептал Кардинг. – Мы ведь всего лишь хотели завоевать чуточку уважения.

– Ты точно уверен, что с тобой все в порядке?

Кардинг рассеянно кивнул. Его товарищи вновь сосредоточились на октограмме, и он бросил на них косой взгляд.

Так вышло, что никого из его старых друзей не осталось в живых. Ну хорошо, не друзей. У волшебников не бывает друзей, по крайней мере, друзей-волшебников. Здесь нужно употребить другое слово. Ах да, точно. Врагов. Но это были очень добропорядочные враги. Джентльмены. Сливки ремесла. Не то что эти, хоть они вроде и выбились в волшебники после прихода чудесника.

«На поверхность всплывают не только сливки, но и кое-что другое», – мрачно подумал он.

После чего обратился к Аль Хали и начал прощупывать город своим разумом, зная, что находящиеся там волшебники почти наверняка занимаются тем же самым – постоянно ищут слабое звено.

«А может, слабое звено – это я? – подумал он. – Лузган пытался что-то сказать мне. Что-то насчет посоха. Человек должен опираться на посох, а не наоборот… Посох направляет его, ведет… Жаль, что я не прислушался к словам Лузгана… Это неправильно, я – слабое звено».

Он попробовал еще раз погрузиться в потоки силы, позволить им перенести его разум во вражескую башню. Абрим тоже пользовался чудовством, но Кардинг изменил частоту волны и проник за воздвигнутые барьеры.

Перед ним появилось изображение внутренних помещений башни в Аль Хали. Оно сфокусировалось…

…Сундук трусил по сверкающим коридорам. Он был чрезвычайно зол. Его пробудили от спячки, его отвергли, он подвергся нападению ряда мифологических – и теперь уже окончательно вымерших – форм жизни, у него болела голова, и только что, войдя сюда, он обнаружил шляпу. Эту жуткую шляпу, которая была виновата во всех его нынешних страданиях. Он целеустремленно двинулся вперед…

Кардинг, проверяя сопротивление разума Абрима, почувствовал, что тот отвлекся. На какое-то мгновение он увидел происходящее глазами своего врага, узрел приземистый прямоугольный предмет, рысью несущийся по каменному полу. Абрим попытался на миг переключить свое сознание, и тогда Кардинг – который просто не мог удержаться, как не может удержаться кошка, которая видит, как по комнате бежит что-то маленькое и пищащее – нанес удар.