Глава XXX
Курочка и тихоокеанский петушок
Репортер Персицкий деятельно готовился к двухсотлетнему юбилею великого математика Исаака Ньютона.
— Ньютона я беру на себя. Дайте только место, — заявил он.
— Так вы, Персицкий, смотрите, — предостерегал секретарь, — обслужите Ньютона по-человечески.
— Не беспокойтесь. Все будет в порядке.
— Чтоб не случилось, как с Ломоносовым. В «Красном лекаре» была помещена ломоносовская праправнучка-пионерка, а у нас…
— Я тут ни при чем. Надо было вам поручать такое ответственное дело рыжему Иванову! Пеняйте сами на себя.
— Что же вы принесете?
— Как что? Статья из Главнауки, у меня там связи не такие, как у Иванова. Биографию возьмем из Брокгауза. Но портрет будет замечательный. Все кинутся за портретом в тот же Брокгауз, а у меня будет нечто пооригинальнее. В «Международной книге» я высмотрел такую гравюрку!.. Только нужен аванс!.. Ну, иду за Ньютоном!
— А снимать Ньютона не будем? — спросил фотограф, появившийся к концу разговора.
Персицкий сделал знак предостережения, означавший: спокойствие, смотрите все, что я сейчас сделаю. Весь секретариат насторожился.
— Как? Вы до сих пор еще не сняли Ньютона?! — накинулся Персицкий на фотографа.
Фотограф на всякий случай стал отбрехиваться.
— Попробуйте вы его поймать, — гордо сказал он.
— Хороший фотограф поймал бы! — закричал Персицкий.
— Так что же, надо снимать или не надо?
— Конечно, надо! Поспешите! Там, наверное, сидят уже из всех редакций!
Фотограф взвалил на плечи аппарат и гремящий штатив.
— Он сейчас в «Госшвеймашине»[348] . Не забудьте — Ньютон, Исаак, отчества не помню. Снимите к юбилею. И пожалуйста — не за работой. Все у вас
