решила, что это плохая идея. С другой стороны, машин совсем не было. Все вокруг было похоже на конец света, на новое начало, на крушение старого миропорядка.

На то, чтобы перейти автостраду, мне потребовалось минут пять, потому что дул жуткий ветер и снежинки летели прямо в глаза. Потом мне пришлось пересечь еще что-то. Еще одну дорогу, газон — не знаю что, сейчас все было скрыло белизной. Под снегом оказался бордюр, о который я споткнулась. Когда я добралась до двери, то была уже вся в снегу.

В «Вафельной» и в самом деле было тепло. Больше того — там было так жарко, что от окон шел пар и красивые праздничные аппликации почти что отклеились от стекла.

Из колонок доносились джазовые версии рождественских песен, веселые, как приступ аллергии. Пахло в основном моющим средством и подсолнечным маслом, но кое-что все-таки подавало надежду. Совсем недавно здесь жарили картошку с луком — вкусную.

Из кухни доносились голоса двоих мужчин, шлепки и смех. В самом дальнем углу сидела женщина, упивавшаяся собственным горем. Перед ней стояла пустая тарелка, усеянная окурками. Единственным из персонала был парень моего возраста, стороживший кассу. Его длинная футболка с логотипом «Вафельной» была не заправлена, колючие волосы топорщились из-под низко надвинутого козырька. На бейджике было написано «Дон Кин». Когда я вошла, он читал комикс, но оторвался от него, и его глаза немного посветлели.

— Эй, — сказал он. — Ты замерзла.

Проницательное наблюдение. Я кивнула.

Дон Кин изнывал от скуки. Это слышалось в его голосе и было видно по тому, как он обреченно горбился над своей кассой.

— Сегодня все бесплатно, — сказал он. — Угощайся чем хочешь за счет шеф-повара и младшего менеджера. И повар, и менеджер — я.

— Спасибо, — сказала я.

Кажется, он собирался сказать что-то еще, но вместо этого скривился от стыда — шлепки на кухне теперь стали еще громче. На сиденье у барной стойки лежали газета и несколько пластиковых стаканчиков. Я села рядом, надеясь поддержать разговор с кем-нибудь из посетителей, но Дон Кин внезапно шагнул в мою сторону.

— Наверное, тебе лучше не…

Он осекся и отступил назад. Со стороны туалетов к нам вышел мужчина лет сорока-пятидесяти, в очках, песочного цвета волосы и пивной животик. Да, и еще он был одет в фольгу. С головы до ног. И даже шапочка у него была. Из фольги.

Чувак-в-фольге сел через стул от меня, не тронув газету со стаканчиками, и приветственно кивнул мне, прежде чем я успела уйти.

— Как самочувствие? — спросил он.

— Могло бы быть и получше, — честно ответила я. Я не знала, куда мне смотреть — на его лицо или на серебристо-блестящее тело.

— В такую ночь по улицам не ходят. Плохая ночка.

— Угу, — сказала я, сфокусировав взгляд на его блестящем животе. — Плохая.

— Буксир не нужен?

— Только если поезд оттащить.

Он задумался. Когда кто-то не понимает, что ты шутишь, и задумывается над твоими словами, всегда становится неловко. И тем более если этот кто-то одет в фольгу.

— Поезд слишком большой, — наконец ответил он, мотнув головой. — Буксир — не вариант.

Дон Кин тоже мотнул головой и посмотрел на меня, словно говоря: «Уходи, пока не поздно, меня уже не спасти».

Я улыбнулась и попыталась проявить внезапный и всепоглощающий интерес к меню. Мне казалось, что я непременно должна что- нибудь заказать.

Я снова и снова пробегала по меню глазами, как будто не могла выбрать между вафельным сэндвичем и картофельными оладьями с сыром.

— Угощайся кофе, — сказал Дон Кин, подойдя ко мне и протянув стаканчик. Кофе подгорел и ужасно вонял. По-моему, он был из каких-то древних запасов, но сейчас было не время привередничать. — Ты с поезда? — спросил он.

— Ага, — сказала я, указав на окно. Дон Кин и Чувак-в-фольге обернулись, но снова поднявшаяся метель скрыла поезд из виду.

— Не, — повторил Чувак-в-фольге, — буксир — это не вариант.

Он поправил свои манжеты из фольги, чтобы подчеркнуть сказанное.

— А это помогает? — спросила я, решив наконец заговорить об очевидном.

— Чего?