И я посмотрел. Она сидела, склонив голову в мою сторону, не моргая, и в ее глазах была палитра цветов. Герцог поджала свои потрескавшиеся губы, затем улыбнулась, прядь кудрявых волос выбилась у нее из-под шапки, она шмыгнула красным носом. Я не хотел отводить взгляда, но все же отвел и снова уставился на снег под ногами.
— Скажи что-нибудь, пожалуйста, — попросила она.
И я заговорил, обращаясь к земле:
— Я всегда считал, что нельзя отказываться от счастливой середины в надежде на счастливый конец, потому что никакого счастливого конца нет. Ты меня понимаешь? Страшно все потерять.
— Знаешь, почему я рвалась сюда, Тобин? Почему хотела забраться на холм? Ты, разумеется, понимаешь, что не из-за того, что перед Кеуном маячила перспектива протусоваться всю ночь с Рестонами, и не для того, чтобы смотреть, как ты лебезишь перед черлидерами.
— Я думал, ты хотела встретиться с Билли.
Герцог смотрела на меня пристальнее некуда, я даже видел ее дыхание в окружившем меня морозе.
— Я хотела приключений. Я это люблю. Потому что я не такая, как вон она. Мне не кажется, что пройти шесть километров по снегу — это жуть как тяжело. Мне это прикольно. Я так хочу. Когда мы сидели и смотрели кино, я мечтала, чтобы навалило еще больше снега. Много- много! Так интересней. Может, конечно, я и ошибаюсь, но мне кажется, что и ты такой же.
— Да, я тоже этого хотел, — согласился я. Я еще не мог посмотреть Герцогу в лицо, потому что боялся того, что могу сделать, если увижу близко ее глаза. — Чтобы снег не прекращался.
— Да? Круто. Круто! И пусть из-за снега вероятность счастливого конца все меньше. Ну, машина, может, встанет — да плевать! Дружбу можем разрушить — плевать! Я целовала парней, которых не боялась потерять, и после этого мне хочется только одного — такого поцелуя, когда на кону стоит всё…
Я взглянул на тех, «которых не боялась потерять», и выждал до «всё», после чего уже не смог сдерживаться. Я положил руку на затылок Герцога, ее губы коснулись моих, я ощутил тепло ее языка, мягкого, сладкого, со вкусом хашбраунов, открыл глаза и коснулся перчатками ее бледного от холода лица. Это был мой первый поцелуй с девушкой, которую я любил. Потом я робко посмотрел на Герцога и сказал:
— Ух ты!
Она рассмеялась и снова прижала меня к себе, а потом из-за спины раздался звон колокольчика, оповещающий о том, что дверь «Вафельной» открылась.
— ЧЕРТ! ЧТО ТУТ ПРОИСХОДИТ?
Я смотрел на Джея, пытаясь стереть с лица идиотскую улыбку.
— КЕУН! — заорал Джей. — ТАЩИ СЮДА СВОЮ КОРЕЙСКУЮ ЗАДНИЦУ.
В дверях появился Кеун.
— А НУ РАССКАЖИТЕ ЕМУ, ЧТО ВЫ ТОЛЬКО ЧТО ДРУГ С ДРУГОМ ДЕЛАЛИ!
— Гм… — пробормотал я.
— Мы поцеловались, — улыбнулась Герцог.
— Да вы педики, — констатировал Кеун.
— Я ДЕВУШКА.
— Это я знаю, но Тобин тоже, — сообщил ей Кеун.
Джей все продолжал орать, словно забыл, как регулировать громкость голоса:
— МЕНЯ ОДНОГО, ЧТО ЛИ, ЗАБОТИТ БЛАГОПОЛУЧИЕ НАШЕЙ КОМАНДЫ? НИКОМУ ДЕЛА НЕТ ДО КОМАНДЫ?!
— Иди на черлидеров пялься, — ответила Герцог.
Джей какое-то время смотрел на нас, а потом улыбнулся:
— Только сильно не дурейте. — Он развернулся и ушел.
— Там хашбрауны стынут, — напомнил я.
— Если вернемся, с черлидерами не флиртовать.
— Я делал это, только чтобы привлечь твое внимание, — признался я. — Можно я тебя еще раз поцелую?
Она кивнула, и я сделал это. Хуже не стало, я мог бы продолжать вечно, но наконец, не отрываясь от меня, Герцог сказала:
— Я вообще-то хочу хашбраунов.
И я открыл перед ней дверь «Вафельной».
