германо-бельгийскую границу по шоссе Аахен-Льеж. Их никто не остановил, так как движение транспорта в воскресный день было особенно плотным.
К вечеру 20-го «Фрея» прошла мимо Сенегала, не встретив особых затруднений с тех пор, как она миновала Мыс Доброй Надежды, так как постоянно дул благоприятный юго-восточный ветер и она попала в попутное подводное течение. Хотя в Северной Европе царила зима, на пляжах Канарских островов было полно отдыхающих.
«Фрея» шла далеко к западу от этих островов, но сразу же после рассвета 21-го стоявшие на мостике офицеры смогли различить вулканический пик Монте Теиде на Тенерифе – первые очертания земли с тех пор, как на глаза им попалось изрезанное побережье мыса Провиденс. Когда Канарские горы растворились на горизонте, они знали, что теперь, – если только случайно они не увидят вершины Мадейры, – их ждут лишь сигнальные огни, которые предупреждают мореходов о том, чтобы они держались подальше от диких берегов Майо и Донегала.
Адам Монро едва смог вытерпеть неделю, которая оставалась до встречи с женщиной, которую он любил, но не было никакого способа, при помощи которого он мог бы связаться с ней до предварительно согласованной встречи в понедельник 21-го. Местом встречи он вновь выбрал Выставку Достижений Народного Хозяйства, чьи 238 гектаров парков и газонов сливаются с Ботаническим садом Академии Наук СССР. Здесь в загороженном древесном питомнике, расположенном под открытым небом, он и встретился с ней в полдень. Она уже поджидала его. Так как случайный прохожий мог заметить их, он не мог рисковать, поэтому отказался от поцелуя, хотя страстно желал его. Вместо этого, едва сдерживая возбуждение, он рассказал ей о новостях из Лондона. Она едва не запрыгала от радости.
– У меня тоже есть для тебя новость, – сообщила она. – В первой половине апреля Центральный Комитет пошлет делегацию на съезд румынской партии, и меня попросили сопровождать ее. 29-го у Саши начинаются каникулы, в Бухарест мы отправляемся 5-го. Будет вполне естественно, если через десять дней после этого я возьму капризного маленькою мальчика на курорт на недельку.
– Тогда давай уговоримся о ночи в понедельник 18 апреля. У тебя будет несколько дней, чтобы познакомиться с окрестностями Констанцы. Тебе надо будет взять в аренду или занять у кого-нибудь автомобиль и купить мощный фонарь. А теперь, Валентина, любовь моя, запомни детали, потому что нельзя допустить ошибки. К северу от Констанцы расположен курорт Мамайя, где отдыхают западные туристические группы. Вечером 18-го поезжай на север от Констанцы через Мамайю. Ровно в шести милях к северу от Мамайи от берегового шоссе прямо на пляж ответвляется дорога. Возле перекрестка ты увидишь маленькую каменную башню, у которой нижняя половина выкрашена в белый цвет. Это – береговой ориентир для рыбаков. Отгони машину в сторону от дороги и спускайся с откоса на пляж. В два часа ночи ты увидишь свет с моря: три длинных вспышки и три коротких. Ты должна заранее прикрепить к своему фонарю сделанную из картона трубу, чтобы тебя могли увидеть только с моря. Значит, ты направляешь фонарь в сторону моря и сигналишь в ответ: три коротких вспышки и три длинных. С моря подойдет за тобой и Сашей быстроходный катер. На нем будут два матроса и один человек, который будет говорить по-русски. Ты должна будешь сказать пароль: «Соловей поет на Беркли Сквер». Ты поняла?
– Да, Адам. А где расположена Беркли Сквер?
– В Лондоне. Она очень красива, так же, как и ты. На ней много деревьев.
– И что, там поют соловьи?
– Согласно словам этой песни, один, наверное, когда-то пел. Дорогая, осталось немного – всего четыре недели, если считать с сегодняшнего дня. Когда мы доберемся до Лондона, я покажу тебе Беркли Сквер.
– Адам, скажи мне, я предала моих соотечественников – русский народ?
– Нет, – уверенно ответил он, – ничего подобного. Это ваши вожди едва не предали его. Если бы ты не сделала того, что ты сделала, Вишняев и твой дядюшка могли бы развязать войну. После нее Россия была бы уничтожена, так же как большая часть Америки, моя страна и вся Западная Европа. Нет, ты не предавала народ своей страны.
– Но они никогда не поймут, не простят меня, – сказала она. Казалось, она была готова расплакаться. – Они будут считать меня предательницей. Я буду изгоем.
– Может быть, когда-нибудь это сумасшествие закончится. В один прекрасный день ты, может быть, сможешь вернуться. Послушай, любовь моя, мы не можем здесь дольше оставаться – это слишком рискованно. Теперь последнее: мне нужен номер твоего телефона, домашнего телефона. Да, я знаю, что мы договорились о том, что я никогда не буду звонить тебе. Но я больше не увижу тебя до тех пор, пока ты не окажешься в безопасности на Западе. Может ведь существовать – хотя бы самая малейшая – вероятность того, что план или дата будут изменены, поэтому мне может понадобиться срочно связаться с тобой. В этом случае я притворюсь твоим другом по имени Григорий и извинюсь, что не могу прийти на обед. Если я позвоню, немедленно выходи из дома и следуй до автостоянки возле гостиницы «Можайская» в конце Кутузовского проспекта.
Она нерешительно кивнула и дала ему номер своего телефона. Он поцеловал ее на прощание в щеку.
– Встретимся в Лондоне, дорогая, – сказал он и скрылся за деревьями.
Он знал, что ему придется выйти в отставку и выдержать приступ бешенства со стороны сэра Найджела Ирвина, когда станет ясно, что «Соловей» – это не Анатолий Кривой, а женщина, которая будет его женой. Но к тому моменту будет слишком поздно, и даже служба уже ничего не сможет поделать.
Людвиг Ян со все возрастающим страхом смотрел на двух мужчин, которые оккупировали все свободные стулья в его холостяцкой квартире в рабочем пригороде Западного Берлина – Веддинге. Они выглядели в точности так же, как тот тип людей, которых он уже видел давным-давно, и надеялся, что никогда больше не увидит.
Тот, что вел беседу, был, безусловно, немцем, – в этом он не сомневался. Он не знал только, что человек был майором Шульцем из восточногерманской секретной полиции – ужасной Штаатсзихерхайтсдинст, которую называли просто «ССД». Имя ему могло быть неизвестно, но он догадывался, к какой организации принадлежал его гость.
Он также догадывался, что ССД имеет объемистое досье на всех восточных немцев, которые сбежали на запад, и именно в этом заключалась его проблема. Тридцать лет назад восемнадцатилетний Ян принял участие в выступлениях строительных рабочих в Восточном Берлине, которые переросли в Восточногерманское восстание. Ему повезло. Хотя во время одной из чисток, проводимых русской полицией и ее восточногерманскими приспешниками, его схватили, но задерживать не стали. Однако он хорошо запомнил запах камер, в которых его держали, и тот тип людей, у которых на лбу словно бы была проставлена одинаковая печать, – настолько они были узнаваемы, – которые были там хозяевами. Навестившие его спустя три десятилетия, 22 марта, гости были из того же теста.
Он старался не высовываться в течение восьми лет после памятных выступлений 1953 года, затем в 1961-ом, до того, как успели закончить берлинскую стену, он спокойно перешел на Запад. Последние пятнадцать лет он работал в системе государственной службы Западного Берлина, где получил отличное место: он начал как простой надзиратель в тюремной охране, но теперь поднялся до должности обер-вахмистра – старшего офицера – блока номер два в тюрьме Тегель.
Другой мужчина, который сидел в этот вечер в его комнате, хранил молчание. Ян так никогда и не узнал, что это был советский полковник Кукушкин, посланный для выполнения работы отдела «мокрых дел» КГБ.
Ян в ужасе уставился на фотографии, которые немец извлек из пухлого конверта и медленно, одна за другой, разложил перед ним веером. На фотографиях была снята его мать-вдова, которая сидела в тюремной камере, пораженная ужасом, – сейчас ей было около восьмидесяти, она послушно смотрела в объектив камеры, надеясь на освобождение. Были фотографии двух его младших братьев с наручниками на руках, сидевших в отдельных камерах – на снимках высокой четкости ясно можно было разобрать кирпичную кладку.
– Кроме того, есть еще ваши невестки и три очаровательные маленькие племянницы. О, да, нам известно о ваших рождественских подарках. Как они называют вас? Дядя Людо? Как трогательно. Скажи-ка, а такие места тебе когда-нибудь приходилось видеть?
Он выложил на стол еще множество снимков, которые заставили здорового, пухлощекого Яна зажмуриться на несколько секунд. На фотографиях были сняты странные, напоминающие зомби, фигуры людей, обритых наголо, одетых в какое-то тряпье, чьи похожие на черепа лица смотрели невидящими глазами в объектив. Они кутались, ежились, их скрюченные ноги были также обмотаны тряпьем, чтобы хоть немного смягчить арктический холод. Они были так искривлены, что уже не походили на людей. Это были некоторые из обитателей каторжных лагерей Колымы – в дальней восточной части Сибири, к северу от полуострова Камчатка, где далеко за Полярным кругом в шахтах добывают золото.
– Пожизненное заключение в этих… курортах…, господин Ян, – к нему приговариваются только самые опасные государственные преступники. Но мой коллега, который сидит здесь, может позаботиться о том, чтобы вся ваша семейка получила такие сроки – да-да, и ваша дорогая старая матушка тоже, – для этого потребуется всего лишь один телефонный звонок. А теперь скажите-ка, вы хотите, чтобы он сделал этот звонок?
Ян посмотрел в глаза сидевшего напротив человека – они были такими же суровым, как колымские лагеря.
– Nein, – прошептал он, – нет, пожалуйста, нет. Что вы хотите от меня?
Ему ответил немец.
– В тюрьме Тегель сидят дна угонщика, Мишкин и Лазарев. Вы их знаете?
Ян тупо кивнул.
– Да. Они поступили четыре недели назад. По этому поводу еще много шумела пресса.
– Где конкретно они сидят?
– В блоке номер два. На верхнем этаже, в восточном крыле. Одиночное заключение – по их собственной просьбе. Они боятся других заключенных, по крайней мере, так они говорят. У них нет причин для этого. Если бы они насиловали детей, тогда бы у них была причина, – но не для этих двух. Хотя они настаивали.
– Но вы-то можете их навещать, господин Ян? У вас есть к ним доступ?
Ян ничего не ответил. Он начал бояться того, что хотели сотворить с угонщиками его гости. Они прибыли с Востока, а угонщики сбежали оттуда. Эти двое приехали уж конечно не за тем, чтобы вручить им подарки по случаю дня рождения.
– Посмотри-ка еще раз на снимки, Ян. Хорошенько посмотри, прежде чем тебе захочется встать у нас на пути.
– Да, я могу посещать их. Во время моих обходов. Но только ночью. В дневную смену в этом коридоре находятся трое надзирателей. Если бы я захотел посетить их, один или двое из них обязательно пошли бы за мной. Да днем нет и причин, по которым я должен был бы их проверять. Другое дело в ночную смену: тут нужны проверки.
