один раз?”

Покачав головой, я наклонился, чтобы пробежаться носом вдоль её подбородка. Она пахла как дом, как моя Хлоя: ее собственный нежный цитрусовый аромат и мягкий естественный запах ее кожи. “Разве ты не говорила что-то о желании моего рта на себе?”

“На этот раз между моими ногами”, проинструктировала она.

“Принято”. Я нагнулся, поднял её и понес к кровати.

Когда я опустил её на край кровати, она села, откидываясь назад и опираясь на руки, а затем подняла ноги… и развела их. Она взглянула на меня и прошептала: “Снимай свою одежду”.

Святой Боже, эта женщина собиралась убить меня одним своим видом. Я отшвырнул свою обувь через всю комнату, сорвал носки и протянул руки за спину, чтобы стащить рубашку через голову. Предоставив ей несколько секунд, чтобы повторно ознакомиться с моей голой грудью, я поскреб живот и подарил ей улыбку. “Увидела что-то, что тебе нравится?”

“Мы устраиваем шоу?” Ее рука скользнула по бедру и остановилась между ног. “Я тоже так могу”.

“Ты, черт подери, издеваешься надо мной”. Я тяжело дышал, возясь с пряжкой ремня и выдергивая кнопки из моих джинсов, высвобождаясь из них в одно мгновение. Я чуть не упал, пытаясь стянуть их с себя.

Ее рука переместилась в сторону, а затем она протянула мне обе руки. “Сверху”, сказала она тихо, по-видимому, уже не желая мой рот. “На мне, я хочу чувствовать твой вес”.

Это было прекрасно, как и должно быть, без притворств. Мы оба хотели заняться любовью, прежде чем сделаем что-либо еще: осмотримся, поедим, наверстаем упущенное.

Ее кожа была прохладной, а моя, все еще была слегка покрасневшей из-за солнца, из-за моей пешей прогулки в гору, обратно на виллу, и от испытанного возбуждения, когда я так неожиданно обнаружил её здесь. Контраст был поразителен. Подо мной не было ничего кроме её гладкой кожи и частых тихих стонов. Ее ногти впились в мою спину, её зубы скользили по моему подбородку, шее, плечу.

“Я хочу тебя внутри”, прошептала она в поцелуе.

“Не сейчас”.

Хотя она издала рычание от расстройства, некоторое время она позволяла мне просто целовать её. Я любил тот способ, при котором я мог ощутить её губы на своем языке, способ, при котором я мог почувствовать её язык напротив своих губ. Я остро воспринимал каждую точку соприкосновения между нами: ее грудь напротив моей груди, ее руки на моей спине, сухожилия её бедер прижатых к моим бокам. Когда она обхватывала меня ногами, её икры были подобно раскаленным оковам вокруг меня. Я потянулся вниз и просунул руку под заднюю часть её колена, перетаскивая её ногу чуть выше по своему бедру, пока не почувствовал как мой член заскользил по её увлажненной коже.

Она выгнулась и раскачивалась подо мной, получая столько трения, сколько могла получить без моих напористых передвижений внутри неё. Поцелуи сначала могли показаться нерешительными, возможно, игривыми, но затем переросли в глубокие, ненасытные, вызывающие голод, прежде чем вернулись в стадию замедления и дегустации. Она позволила мне зажать её руки у неё над головой, позволила мне сосать и кусать её соски почти на грани боли. Мне было приятно, когда она спрашивала, что я хотел вначале, её тело или её рот. Её первым порывом, когда мы были обнажены, всегда был инстинкт удовлетворить меня.

Эта женщина поражала меня. Я утратил картину того, кем она была раньше за пределами наших отношений. Со мной она могла быть кем угодно. Смелость и испуг не были противоположны. Она могла быть резкой и нежной, коварной и невинной. Я хотел быть для неё всем, и в той же степени.

“Мне нравится то, как мы целуемся”, прошептала она, эти слова вышли из её ротика прижатого к моим губам.

“Что ты имеешь в виду?” Я знал, что она имела в виду. Я точно знал, что она имела в виду; я просто хотел услышать ее мнение о том, как чертовски приятно все это ощущалось.

“Мне просто нравится то, как мы целуемся, как будто ты всегда точно знаешь, как именно я это хочу”.

“Я хочу жениться”, выболтал я. “Я хочу, чтобы ты вышла за меня”.

Чеееееееерт.

И таким образом, вся моя тщательно построенная речь была выброшена из окна. Старинное кольцо моей бабушки было в коробочке в шкафу — не около меня — и мой план, встать на колено и сделать все правильно, просто испарился.