— Как можно, ваше величество, я не посмею! — и мгновение спустя, так, что у него дрожь прошла по спине, выдохнула: — Мой король…

Это ему полагается ее раздевать, да что там — срывать с нее одежду, — думал он смутно, высвобождая ноги из штанин. А не стоять перед ней голым, когда с нее даже тяжелый бархатный халат не стянут!

Но Эмма была бы не Эмма, если б не отвлеклась на мгновение и не преминула оценить его взглядом художника.

— Кароль… ты… ты же…

— Что?

— Ты прекрасен!

Тесно прижатые ладони скользят по его спине, словно изучая и запоминая изгибы и лепку мышц, по напрягшимся ягодицам, по бедрам, по… Издав полустон-полусмех, он хватает и отводит ее пальцы.

— Ну нет! Моя очередь!

Собственно, и одной, пусть даже дрожащей от возбуждения рукой можно орудовать стремительно — было бы умение (а оно есть!) и желание (и еще какое!), да еще и при охотной встречной помощи…

И кровать совсем рядом.

Раздетая, зацелованная и обласканная Эмма, казалось, удивилась, в какой-то миг обнаружив себя сверху. Но с его помощью быстро разобралась. Начала двигаться: сперва осторожно, медленно, как бы пробуя, потом увлеченно, убыстряя и меняя темп. Она то склонялась вперед, касаясь его грудью, то отклонялась назад, изгибаясь дугой, и тогда его рука, контрастно темная и грубая на фоне молочной атласной кожи, скользила по ее животу, проникала, лаская, между раздвинутых ног. Ему оставалось только приподниматься, чтобы покрыть поцелуями ее пылающее лицо, ее потяжелевшие груди, отвести рассыпающиеся волосы, мешающие видеть прекрасную горячую всадницу… И чтобы вцепиться мертвой хваткой в бедро, когда, ахнув и всплеснув руками, Эмма задрожала, вытянулась в струнку — и обмякла. Нет-нет-нет, подожди, не уходи, я сейчас тебя догоню! Торопливые, резкие, судорожные, почти не контролируемые толчки бедер… Эмма опять ему помогает… мир темнеет и суживается до одной-единственной ослепительной точки… еще… еще… и…

И он очнулся через очень длительное время. Проморгался. Шевельнулся. Пахло догорающими свечами и женщиной. Сонное, мягкое, влажное тело пошевелилось и вяло скатилось с него. Длинный выдох коснулся его виска.

— Силвер…

— М-м-м?

— Ты жив?

— Не уверен, — ответил он честно.

— Вот и я как-то…

Женщина вздрогнула, передернула плечами. После некоторого времени, потраченного на поиски одеяла (поиски затруднялись тем, что он не хотел отпускать Эмму даже на расстояние вытянутой руки), Силвер нашел его, нещадно сбитое в ноги, и укутал обоих. Эмма устроилась, удобно уложив голову ему на грудь. Он перебирал ее распущенные, влажные от пота пряди волос.

— Путаются, — сонно пробормотала Эмма.

— А?

— Если не заплетешь на ночь… мешают и путаются… Утром не раздерешь расческой… ужас…

— А мне нравится. Есть что разбросать по подушкам.

Они замолчали, отдаваясь на волю дремоты, потихоньку соскальзывающей в глубины здорового сна. Но Силвер вспомнил и вздрогнул, усилием воли заставляя себя проснуться.

— Что?.. — Эмма вскинула голову.

— Эмма, почему ты тогда ушла?

— Что? — вновь спросила она, хотя уже поняла.

— Почему ты сбежала от меня, Эмма?

Эмма уперлась подбородком в его грудь. Слегка нахмурилась. И повторила фразу, которую он уже слышал: