– Я член высшей палаты парламента, – сообщил он мне доверительно. – Я пользуюсь парламентской неприкосновенностью.

– Вы сообщили об этом майору Тильви?

– Он жестоко поплатится.

В голове князя не было убежденности. Ничего не было, пустой голос человека, который смотрит на рушащийся вокруг мир и не осознает, что сам он – часть этого мира.

– Отец Фредерик умер, – сказал князь, запахиваясь потуже в халат: в камере было прохладно. – Мы скорбим об этом.

Я не понимал, к чему он это говорит. Ну, умер миссионер. Надо же было ему когда-нибудь умереть.

– Это наркотики? – спросил я. – Они перехватили груз?

Князь поманил меня пальцем. Я приблизился.

– Меня скоро освободят, – сказал он шепотом. – Но не смей доносить об этом. Меня все предали. Но ты не посмеешь.

– Я не намерен вас продавать, – сказал я. – Я всегда оставался вашим верным другом.

– Знаю, знаю, – отмахнулся князь и продолжал шепотом: – Мои люди сейчас спускаются с гор. Я уеду с Лами в Европу. У меня капиталы в Швейцарии. Мне больше нечего делать в этих диких горах. Лами ждет меня. Только тише, никому ни слова…

Староста пришел, когда уже взошло солнце. Он был в выцветшем армейском мундире с тремя медалями на груди. Махакассапа был недоволен его опозданием и что-то строго выговаривал здоровяку. Тот оправдывался. Потом Махакассапа сказал:

– У старосты свои счеты с Па Пуо. Вчера он не посмел спорить с капитаном Боро. Если они за ночь не ушли дальше.

На прощание я еще раз попросил Махакассапу после полудня покинуть дом. Тот только улыбнулся.

На монастырском дворе, под деревьями, сидели в ряд с десяток крестьян из деревни. У двоих из них были длинные, по-моему капсюльные, ружья, остальные были вооружены бамбуковыми копьями. За поясами у них были заткнуты чуть изогнутые ножи. При виде этой маленькой армии у меня отлегло от сердца.

Совсем уж неожиданное подкрепление мы получили, когда наш отряд вышел из ограды монастыря. За оградой стоял «джип», в котором сидел сержант Лаво. При виде меня сержант Лаво состроил такую зверскую рожу, что я предположил, что сейчас меня скрутят и отправят в Танги, чтобы я не занимался самостийной охотой на контрабандистов. Но оказалось, Лаво решил, что я собрался по холодку проверить приборы в роще, и сел в «джип», чтобы меня сопровождать.

Не доезжая до сосновой рощи, мы свернули в заросли на тропу. В одном месте мы пересекли низинку, где по сырой земле протекал ручеек. Там я увидел следы легковой машины. Все правильно, здесь вчера проезжал князь Урао.

Минут через пять пришлось оставить «джип». Крестьяне, громко разговаривая и смеясь, гурьбой пошли вверх. Вряд ли я смог бы втолковать, что надо быть осторожными. Мы имеем дело с профессионалами. Я завидовал Лаво, у которого был автомат. Я чувствовал себя беззащитным, но я принадлежал к этому веселому войску. И когда один из крестьян хлопнул меня по плечу и предложил толстую, в кукурузных листьях, сигару, я раздал оставшиеся у меня полпачки «Шипки» – и боевой союз еще более укрепился.

– Эй! – крикнул ушедший вперед сын старосты, который столько раз перевозил нас на остров. И сразу все замолчали.

Лаво, пригнувшись, перебежал к сыну старосты. Впереди кусты расступились, неподалеку поднималась серая скала. Все смотрели вправо. Меня подмывало подойти поближе, и я даже сделал шаг в ту сторону, но вдруг услышал хлопок выстрела и увидел, что Лаво и сын старосты присели в кусты. Лаво дал очередь из автомата. Староста крикнул что-то крестьянам, затрусил к кустам и стал пробираться сквозь них, звеня медалями. Лаво дал еще одну очередь из автомата. Никто не ответил. Он выпрямился, сделал шаг вперед, но тут же новый выстрел заставил его отпрянуть. Не знаю, сколько времени прошло в этой непонятной мне перестрелке. Ни Лаво, ни другие не выказывали желания двигаться вперед. Вдруг справа раздался гортанный крик.

– Пошли, – сказал Лаво. Он выпрямился и смело вышел на открытое пространство.

Мы прошли метров сто по тропинке под самой скалой и увидели старосту. Он сидел на большом плоском камне. Я огляделся. Никаких пещер, никаких контрабандистов.

Увидев нас, староста поднялся и пошел вперед. И только поравнявшись с камнем, я вдруг увидел, что за ним, вытянувшись во весь рост, лежит человек. Он лежал, отвернув от меня голову, словно его сморила усталость, но около головы гравий потемнел от крови. Крестьяне проходили, не глядя на него, словно он был плодом моего воображения. У старосты в руках был новенький автомат.

Тропинка шла по густому кустарнику, поднимаясь все выше. Потом староста отвел куст в сторону, и я увидел низкий вход в пещеру. Староста заглянул внутрь и крикнул. Голос его отразился от скалы и вернулся. Лаво отцепил от пояса фонарь и посветил внутрь. Пещера уходила глубоко в гору. На каменном полу лежали смятые пожухшие ветви – видно, на них спали. Луч фонаря задержался на нескольких окурках, на забытой веревке, на кучке углей.

– Они ушли, – сказал Лаво, словно извиняясь передо мной.

Часы мои остановились. Я не знал, сколько времени. Меня могли бы и покормить: заключенных следует кормить. Князя Урао увели, и он долго не возвращался. Я пытался выглянуть в зарешеченное окошко, для чего подтянул к нему койку. Но я все равно видел только покрытое тучами мрачное небо. Может, меня забыли?

Стоя на койке, я не заметил, что дверь открылась и вернулся князь Урао. Солдат, втолкнувший его в камеру, тут же ушел.

Я пригляделся к князю, стараясь обнаружить на его лице следы побоев, но следов не нашел. Князь казался спокойным.

– В любой момент, – сказал я, – может начаться землетрясение. И мы будем погребены заживо. В любой момент.

– К тому времени меня здесь не будет.

– Вас выпустят?

– Конечно, выпустят. У них нет улик. Они не посмеют, – говорил он, словно твердил латинские спряжения. – Скоро прибудут воины из племени Кха, и эти солдаты разбегутся, как крысы…

Он не понимает! Мы одни в городе! Все ушли…

Я влез на койку и, встав на цыпочки, прижав лицо к решетке, принялся звать на помощь… Никого…

Вдруг в дверь постучали. Три раза.

Отодвинулся глазок, и кто-то заглянул в камеру. Не слезая с кровати, я закричал:

– Сюда, скорее!

Кто-то возился с засовом. Я подбежал к двери.

Дверь приоткрылась, и человек с той стороны прошипел: «Тише!» Открывавшаяся дверь откинула меня в сторону. Я узнал капитана Боро. Он закрыл за собой дверь и сказал:

– Князь, скорее! Я рисковал всем, пробираясь к вам.

Князь открыл глаза.

– А… – сказал он спокойно. – Это вы, капитан. А где мои люди?

– Их грузовик задержали. Им рассказали о землетрясении, они сели в грузовик и поспешили к себе в деревни.

– Только ты? – спросил князь. – Только ты не предал меня?

– Скорее, князь, – ответил Боро. – В любой момент они могут вернуться. У них мало людей, их всех отправили на аэродром разгружать самолеты с продовольствием. Они могут вернуться.

– Идем, – сказал князь.

– А я?

– У меня нет места в машине, – сказал Боро. – Я всю ночь скрывался в сарае, меня ищет майор Тильви. Но я счел своим долгом…

– Я не забуду, Боро, – ответил князь. – Ты можешь и в будущем рассчитывать на мое покровительство. Ты уедешь со мной в Швейцарию.

– Вы не имеете права! – закричал я.

Капитан Боро пропустил князя вперед, я попытался пробиться к двери, но капитан вытащил пистолет и прицелился в меня.

– Прибить его? – спросил Боро, словно о бродячей собаке.

– Пускай живет, – сказал князь. – Вы же знаете мою доброту. Он ничего не скажет. И запомни, – добавил он, стоя в дверях и запахивая свой халат, словно тогу императора, – если заговоришь, умрешь. Когда все кончится, мы снова станем друзьями.

И он улыбнулся своей застенчивой и зловещей улыбкой испорченного мальчика, показав отличные белые, красивые зубы.

Хлопнула дверь, звякнул засов. И я остался один.

Я не знаю, сколько я простоял посреди камеры, опустив руки, не в силах сделать шага, – я был забыт, я был обречен.