там Глеб и Дайка, там все остальные. У них наступает зима, но это значит лишь то, что солнце светит тусклее. Они платят за воздух, которым дышат, рассказывают друг другу байки про злых мутантов и смотрят старые развлекательные передачи, потому что на новые у администрации нет денег.

Я все понимаю. В Империи – двести с лишним планет, и на всех живут по-разному. Есть богатые и хорошие, вроде Земли, Эдема, Авалона… Есть такие, как Новый Кувейт, где тоже очень хорошая природа, но с планетой случилась какая-нибудь беда. А есть планеты вроде моей родины. Когда-то ее колонизировали, потому что надо было куда-то девать каторжников и добывать радиоактивные руды. Потом уже и руда стала не очень нужна, и преступников в Империи стало поменьше, и про Карьер все позабыли. Живите как хотите… Я все понимаю. Но мне очень грустно.

– Улица Радужная, – пискнул динамик в изголовье моего кресла. – Если вы желаете ехать дальше, внесите дополнительную оплату.

Я не собирался ехать дальше, я жил здесь. Протиснувшись мимо своей соседки, я вышел из автобуса.

В Порт-Ланце все названия очень красивые. Улица Радужная, Солнечный проспект, Тенистый бульвар, Вечерний сквер, набережная Туманов. Стоит только услышать такие названия, и сразу поймешь, что в этом городе живут хорошие люди. Говорят, здесь очень здорово весной, когда цветут земные каштаны и местные деревья со смешным названием «ротозейник». У ротозейника маленькие легкие плоды, которые реагируют на тепло, когда кто-то проходит мимо, отрываются от веток и падают на землю. Семена разлетаются во все стороны и на несколько минут прилипают к проходящему мимо человеку или животному. Они не липкие, они электризуются.

Но это будет потом. Еще должна пройти зима и начаться весна. А весной будет очень красиво, я знаю.

Возле дома я зашел в маленький продуктовый магазин, купил упаковку готовых обедов – они недорогие и вкусные, батон и две бутылки лимонада. Продавщица меня знала, дружелюбно кивнула и спросила:

– Ты не мерзнешь, Тиккирей?

– Нет. – Я покачал головой. – Не очень холодно.

– Все равно не ходи без шапки.

– Она в сумке, – признался я. – Я не привык носить что-то на голове.

– Привыкай, Тиккирей. – Женщина улыбнулась, взъерошила мне волосы. – Ты же серьезный и самостоятельный человек.

Она вроде как надо мной подтрунивала, но не обидно.

– Ладно, я постараюсь, – пряча покупки в пакет, сказал я. – До свидания.

Квартиру мне предоставил муниципалитет. Во временное бессрочное пользование как вынужденному эмигранту с «планеты, объявленной зоной бедствия». Наверное, для авалонцев эта квартира считалась маленькой и бедной, но мне очень нравилась. Там было четыре комнаты, и кухня, и большая застекленная лоджия, откуда видны лес и озеро – говорят, летом жители Порт-Ланца любят устраивать там пикники. Сейчас озеро застывшее, покрытое тонким серебристым ледком. Ночью на нем отражается лунный свет.

На восьмой этаж я поднялся на лифте, хотя иногда просто бегал по лестнице – вместо физкультуры. Отпер дверь и тихонько вошел в прихожую.

В гостиной бормотал телевизор. Я прислушался:

– Это страж-киборг, Даймор!

– Прикрой меня!

Затрещал плазменный бластер, судя по характерным выхлопам хладагента – армейская «Пума» в режиме сплошного разряда. Я выждал три секунды, но у «Пумы» почему-то и не думал кончаться боезапас. Тогда я выждал еще пять секунд, но хладагент тоже не кончался, и ствол у бластера даже не собирался расплавиться. А у нас в лаборатории, на испытательном стенде, больше десяти секунд не выдерживал ни один ствол.

Я скинул ботинки, снял куртку и прошел в холл.

Лион сидел в кресле и смотрел в экран.

– Привет, Лион, – сказал я.

– Привет, Тиккирей, – откликнулся он, не отводя глаз от экрана. Там прыгали человеческие фигуры в тяжелой броне – в которой не очень-то и попрыгаешь, обстреливая здоровенного паука, хищно щелкающего жвалами. Из паука во все стороны летели ошметки мяса и железяки, но он и не думал помирать.

Я сел на подлокотник кресла и посмотрел на Лиона.

Мой друг внимательно смотрел в экран.

– Ты хочешь в туалет? – спросил я.