потерплю насмешек!
– Насмешек, сэр?
Миссис Норидж казалась искренне удивленной такой возможностью, и Генри Эштон смягчился:
– Это неважно. Полгода назад мы с женой взяли Шарлотту к себе, в этот дом, где она выросла. Я надеялся… Я надеюсь, – исправился он, – что здесь ей станет лучше. Она… одно время она казалась совсем больной…
Теперь Генри Эштон тщательно подбирал слова.
– Возможно, вмешательство хорошего врача… – так же осторожно начала миссис Норидж.
– Она проходила обследование! – резко сказал пожилой джентльмен. – И она не сумасшедшая! Я лично привез сюда двух докторов. Они разговаривали с ней не меньше трех часов и заверили меня, что нет и тени помешательства!
Он даже покраснел от негодования.
И тут миссис Норидж погрешила против истины.
– Миссис Пирс показалась мне вполне рассудительной леди, – мягко сказала она.
Генри Эштон несколько мгновений не сводил с нее пристального взгляда, словно желая рассмотреть тень насмешки в ее лице.
Но невозмутимый вид гувернантки, казалось, успокоил его.
Вернувшись в свою комнатку, больше похожую на склеп, миссис Норидж достала маленький нож и принялась чистить яблоко.
Люди для нее делились на две категории: на тех, кто режет яблоки на дольки, и на тех, кто поедает их целиком. Сама миссис Норидж принадлежала к первой категории. Вторых она в глубине души считала людьми легкомысленными и не слишком воспитанными.
В минуты сильной задумчивости рука ее сама тянулась к фруктовому ножу. Снимая яблочную шкурку тонкими стружками, миссис Норидж ощущала, как мысли приходят в порядок.
А сейчас ей было над чем подумать. Упомянув о враче для Шарлотты Пирс, она имела в виду самого обычного семейного доктора. На эту мысль ее навела болезненная внешность сестры сэра Генри.
Однако мистер Эштон решил, что речь идет о психиатре.
«Два доктора обследовали ее», – сказал он. Очевидно, боль утраты, постигшей Шарлотту Пирс, была так сильна, что она вела себя как помешанная.
Мистер Эштон просил не насмехаться над ней, а жена лавочника предупредила, что три человека в этом доме сошли с ума.
Эмма Норидж вспомнила утреннюю встречу с Шарлоттой и точным ударом ножа разрубила яблоко пополам.
На следующее утро Агнесса Эштон и ее дочь вернулись из поездки. Дом встряхнулся, словно старик, выползший на солнце весной. Даже новая кухарка, пугливая толстуха, роняющая ножи и ложки при каждом громком звуке, приободрилась и повеселела.
– Дэйзи, вы сегодня чудесно выглядите, – сказала миссис Норидж.
– Благодарю вас, мэм. Когда в доме ребенок, у всех прибавляется радости. Словно невинное создание может защитить нас.
Лилиан Эштон и впрямь выглядела невинным созданием. Хрупкая белокурая девочка нежно обняла отца и присела перед гувернанткой в вежливом книксене.
– Рада познакомиться, Лилиан, – сказала Эмма. – Надеюсь, мы с тобой подружимся.
Девочка подняла на нее голубые глаза. Мистер и миссис Эштон стояли за спиной дочери и не могли видеть мелькнувшей в них враждебности, когда она без выражения ответила:
– Непременно подружимся, миссис Норидж.
Прошелестели легкие шаги, и худая фигура в черном платье показалась в дверях.
– Тетушка!
Лилиан радостно бросилась к Шарлотте.
– Тетушка, я так соскучилась! Я привезла тебе подарок.
Миссис Пирс в ответ нежно улыбнулась:
– Я тоже кое-что приготовила, мой ангел. Только и ждала твоего приезда, чтобы скорее показать тебе.
Девочка вопросительно обернулась на мать.
– Ступай, дорогая, – кивнула Агнесса.
Схватив Шарлотту под руку, Лилиан потащила ее за собой. Ее веселый голосок вскоре стих в коридоре.
Миссис Эштон сняла шляпку и тряхнула головой:
– Она всю дорогу только и говорила о Шарлотте.
– Прекрасно, что они такие друзья, – с энтузиазмом отозвался Генри Эштон.
Они с женой посмотрели друг на друга и одновременно отвели взгляды.
Миссис Эштон оказалась невысокой черноволосой женщиной с острым носиком и поджатыми губами. Она равнодушно осведомилась у миссис Норидж, как та освоилась, и так же безразлично выслушала ответ.
Когда сэр Генри вышел, она сказала:
– Прошу вас, не препятствуйте общению Лилиан и Шарлотты. Возможно, вам покажется, что они проводят вместе слишком много времени. Но им обеим это только на пользу.
– Конечно, мэм, – согласилась миссис Норидж. И повинуясь внезапному чувству, добавила: – Мистер Эштон рассказал мне, что его родители были очень привязаны к миссис Пирс.
Агнесса усмехнулась.
– Только не его мать. После той истории с собачкой…
– С собачкой, мэм?
– Как, Генри не сказал? Когда Шарлотте было пятнадцать, ее за что-то наказали. Ее редко наказывали, она была довольно избалованной девушкой. А на следующий день исчезла любимая собачка матери Генри. Поначалу все думали, что она просто убежала, но вскоре садовник нашел ее в заброшенном колодце. Бедняжка разбилась насмерть. Очевидно, она перескочила через край колодца и свалилась вниз. Эти болонки бывают ужасно глупыми… После этого случая мать Генри почему-то резко охладела к Шарлотте. Должно быть, в глубине души она считала, что девушка должна была лучше следить за собачкой.
– Должно быть, так, мэм, – согласилась миссис Норидж.
– Не слишком справедливо по отношению к бедной Шарлотте, – Агнесса покачала головой. – Старая миссис Эштон до самой смерти избегала ее.
Дэйзи Фишер резала спаржу, когда мимо кухонного окна что-то промелькнуло. Дэйзи вздрогнула, нож соскочил, и кровь потекла на светлые стебельки спаржи.
Когда кухарка бросила нож в раковину, руки ее дрожали.
День был солнечный – первый солнечный день за три недели, что прошли с возвращения домой мисс Лилиан, – и только поэтому она рискнула подойти к окну и посмотреть, что же ее испугало.
Ворона! Всего лишь ворона. Наглая птица сидела на живой изгороди, обрамлявшей лужайку, где играли в мяч Лилиан и миссис Норидж.
«Так недолго и с ума сойти, если шарахаться от каждой вороны», – подумала Дэйзи.
И в ужасе зажала себе рот окровавленной рукой.
Даже думать такое нельзя, не то что произносить!
Она забинтовала кровоточащий палец, ополоснула нож и принялась судорожно кромсать морковь.
Лишь полное безденежье вынудило ее полтора месяца назад предложить свои услуги в Эштонвилле. Платили здесь немного, но Дэйзи и тому была рада. Кухарка-то из нее так себе. Если подумать, даже странно, что мистер Эштон выбрал ее.
Но только лучше б ей тогда отказали. Не пришлось бы ей сейчас шарахаться от пролетающей вороны, не пришлось бы дрожать по ночам, слушая завывания под крышей и уговаривая себя, что это ветер воет тоскливым человеческим голосом.
Кто-то ходит ночью по дому, тяжело дышит под дверью. Кто-то плачет на чердаке, точно ребенок, а поднимешься, позовешь: «Мисс Лилиан!» – там никого и нет. А один раз, когда Дэйзи только легла спать,
