Тома растерянно оглянулась. Закричала какая-то женщина. Парня и след простыл. Тома положила деньги на дно сумочки, подняла воротник и быстро пошла прочь.

Дома она достала деньги, решив разложить их по пачкам и спрятать в разные места – под подоконник (приклеить скотчем), в морозильник (в коробку из-под пельменей) и в карман старой драной отцовской куртки.

Тома стянула с пачки черную аптечную резинку, взвесила в руке – тяжесть и увесистость пачки обрадовали. Она сняла с нее резинку и остолбенела: с середины там лежала бумага зеленого цвета. Доллары были только сверху и снизу.

«Кукла, – вспомнила Тома. – Это же называется кукла!» Хромой Лео рассказывал ей про такие аферы! Как она могла забыть? Так лопухнуться! Потерять все и сразу, в одну минуту! В очереди стоять не захотела! Дождь и ветер, противно, видите ли! Курс ей, дуре, предложили повыгодней! Вот и получи, жадная идиотка! Все. Ничего у нее больше нет, кроме нескольких жалких бумажек.

Господи! Как жить? Или нет, не жить – выжить?

Не раздеваясь, не снимая пальто и сапоги, она упала на диван и разревелась.

Ну почему все это ей? Что она сделала плохого? Да, не ангел, не ангел, сама понимает. Но и не сволочь же! Есть на свете люди пострашней!

Ничего у нее нет: ни денег, ни тряпок, ни посуды, ни золота. Только эта квартира – с желтым ворованным линолеумом, ржавым и скрипучим холодильником, телевизором, взятым напрокат, треснувшим унитазом.

Тома пролежала почти сутки. Потом столько же просидела на кухне, вглядываясь в темную и дождливую позднюю осень, которая не обещала ничего хорошего.

Через три дня она работала диспетчером в ЖЭКе. Рядом с домом, сутки через двое. Зарплата маленькая, диспетчерская узкая. Лампа дневного света невыносимо жужжала и моргала на потолке. В комнатухе было холодно и дуло из-под рассохшихся дверных проемов и от рам. Тома сидела в старых валенках, оставленных кем-то из бывших работниц, и грелась у рефлектора.

Молодые, веселые, вечно поддатые электрики и водопроводчики развлекали ее сальными анекдотами и приглашали «весело посидеть» после работы. Тома окатывала их ледяным взглядом и посылала ко всем чертям. А через два месяца, под Новый год, выпив молдавского портвейна и закусив любительской колбасой, она привела к себе в квартиру электрика Вову, двадцатипятилетнего оболтуса из Верхних Лук. Вова, здоровый и крепкий детина, оглядев Томину квартиру, подумал, что попал в рай: три комнаты, отдельная ванная и туалет, а еще телевизор и двуспальная кровать. В ванной висело большое махровое полотенце и приятно пахло земляничным мылом.

Правда, при ближайшем рассмотрении все оказалось старым, ветхим, разваливающимся. Но здесь было куда лучше, чем в комнате в общаге (десять коек, сортир на другом этаже, на кухне мыши и тараканы).

Перекантоваться – самое то. Бабец, конечно, не Софи Лорен и не Ирина Алферова (любимая актриса кино): старовата, страшновата и тощевата. Но на безрыбье – и Томка баба. Ха-ха! А там – как фишка ляжет.

«Будем посмотреть», – как говорит инженер Петрович. Умный человек, между прочим.

Тома про Вовку все понимала: и что не любит ее, что пользуется, что из-за квартиры ее убогой прилепился. Как выпадет ему удача – видала она его, как же.

Все понимала, и было противно. От всего противно: от шуточек его дебильных, от запаха ног, от того, как он ест по-свински – жадно и второпях. Как спичкой в зубах ковыряется. Но терпела. Все мужик под боком. Все не одна. Да и часть зарплаты отдает – «на харчи». Кран починил, галошницу. Набойки на сапоги поставил.

Хозяин, мать его…

Обижалась, конечно. Ни в кино, ни в Парк Горького. В выходной – лежит у телевизора и пиво сосет. На день рождения Томин принес бутылку водки и кулек пастилы. На три цветочка не разорился. Сволочь тупорылая, деревенская.

Вова прожил у Томы около года, а потом слинял – только его и видели. Свалил, когда она дежурила. Вещички собрал и был таков. Даже записки не оставил. Сволочь приблудная, чтоб он сдох.

Раису Тома встретила в булочной. Отвернулась, думала, не заметит. Заметила, старая карга. Разохалась:

– Ой, Томка! Мне сказали, что ты в диспетчерской сидишь! На моем, Томка, месте!

Сказали ей! Радуется, поди!

Нет, Рая не радовалась:

– Как же так, Томка? Ведь институт закончила, образование получила! И в ЖЭКе сидишь, алкашню нюхаешь!

Посочувствовала! Пожалела, блин. Знаем мы вашу жалость! А сама небось радуешься и дочке своей тупой толстожопой в письмах докладываешь: Томка, мол, подружка твоя закадычная, в обносках ходит и слесарюг строит. А ведь как жила! Как сыр в масле каталась! В доме всего полно! Тряпки заграничные носила, в лаковых сапожках и дубленке в институт бегала – с маникюрчиком и причесочкой.

Вот она, жизнь! Сегодня – полянка солнечная с травкой зеленой, с цветами да ягодами. А завтра – болото стылое и вонючее.

Круглая она, жизнь. Круглая. Каким боком повернется, как судьбой человеческой распорядится – никому не известно.

Раиса поковыляла в сапожищах своих раздолбанных прочь. Авоську еле тащит, головой мотает. Небось благодарит боженьку за то, что дочке жизнь сладкая выпала. Задница бы не слиплась от жизни этой сахарной! Толстая, кобылячья задница. Живет там на всем готовом, в ус не дует. А мамаша сумки с мороженым минтаем таскает.

Ну их к чертям! И всех остальных туда же, заодно.

О своем приезде Зойка сообщила матери за два дня. Раиса разохалась и запричитала:

– Как же так, Зоинька! Как же так! Я ведь и приготовить ничего не успею, и достать!

Зойка засмеялась:

– Какое «достать», мам! Пойдем на рынок и все купим!

– Да ты хоть знаешь, какие там цены? – возмутилась мать.

– Цены, мам? Да о чем ты? Нас этим не испугаешь!

Конечно, Раиса «достала» и курицу («Запечем в духовке», – сказала Клара), и копыта на холодец. Испекла пироги, с капустой и вареньем. Ну, селедочка с луком – там ведь наверняка селедочки нашей нет. А Зойка так любила «подсолониться»! Пару салатиков, капустка квашеная.

– Не оголодаем и в грязь лицом не ударим, – объявила торжественно Клара, оглядев накрытый стол.

В день приезда Зойки стояли у окна – плечом к плечу. Молчали – так велико было волнение. Наконец, резко затормозило такси, и из машины вышла Зойка: роскошная, в шубе до пят, увешанная баулами и разноцветными, невиданными пакетами. Таксист волок огромный тяжелый чемодан.

Бросились к двери. Зойка, в аромате ярких густых духов и незнакомой жизни, вышла из лифта и, бросив на пол сумки, кинулась к матери.

Раиса подвывала, не выпуская дочь из крепких объятий. Клара потихоньку утирала слезы.

Ввалились в квартиру, Зойка сбросила шубу и принялась доставать из пакетов гостинцы.

На щедрые дары посмотрели, поохали, поахали и, наконец, уселись за стол. Раиса рядом с Зойкой, не выпуская ее руки.

– Дай поесть ребенку! – прикрикнула Клара.

Зойка набросилась на черный хлеб и селедку, потом на кислую капусту. Съела два куска холодца. А вот пироги и курицу проигнорировала.

– Пирогов не ем, посмотри, какая толстая! А курицей нас не удивишь!

Куры за границей – самый дешевый и доступный продукт!