Когда я открыл глаза, свечи еще горели. Не знаю, сколько времени прошло, но, похоже, еще был не поздний час, за окном слышался шум спешащих мимо экипажей.

Я обнаружил, что мой господин, уже одетый, но со взъерошенными волосами, быстро шагает туда-сюда по комнате, сцепив руки за спиной. На нем был синий бархатный дуплет нараспашку, тонкая сорочка с длинными воздушными рукавами также оставалась незастегнутой. То и дело летописец резко замирал, запускал пальцы в шевелюру, потом круто разворачивался на месте и двигался дальше.

Когда я приподнялся на локте, боясь, что сейчас меня прогонят прочь, Николас указал рукой на столик с бутылкой и кубками:

— Выпей вина, если есть желание.

Я торопливо подхватил кубок и привалился спиной к дубовой стенке в изголовье кровати, не отрывая глаз от господина. Некоторое время он сновал по комнате взад-вперед, потом вдруг резко обернулся и воззрился на меня.

— Я полюбил тебя! — сказал он и, подступив очень близко, пристально посмотрел мне в глаза. — Полюбил тебя, понимаешь? Я не просто полюбил тебя наказывать — хотя я непременно буду и дальше это делать, — и не твое смирение меня так подкупает, которое я правда ценю и которого так жажду. Я полюбил тебя самого, твою душу, твое тайное нутро, которое так же уязвимо, как твоя краснеющая под моим ремнем плоть, и всю твою внутреннюю мощь, сдерживаемую нашими совместными усилиями.

Я словно лишился дара речи. Все, на что я был сейчас способен, — так это смотреть на него снизу вверх, глаза в глаза, растворяясь в его полном страстности голосе. Душа же у меня просто парила от счастья.

Он отошел от кровати и, еще раз быстро глянув на меня, вновь зашагал туда-сюда по комнате.

— С тех самых пор, как королева начала высылать к нам в городок нагих рабов, служащих для услаждений, — заговорил он, задумчиво глядя на ковер под ногами, — я часто недоумевал, что же заставляет сильных высокорожденных принцев в рабстве повиноваться с таким смирением и полнейшей отдачей. Я все ломал голову, пытаясь это понять.

На мгновение он умолк и, собравшись с мыслями, вновь заговорил, время от времени непроизвольно всплескивая руками по сторонам.

— Все, кого я до тебя об этом спрашивал, отделывались куцыми робкими ответами и дежурными фразами. Ты же говорил со мной от всей души — хотя совершенно ясно, что ты воспринимаешь свое рабство так же естественно, как и они. Разумеется, как некогда мне объясняла королева, все рабы проходят тщательную проверку. И отбирают не только красивых, но и подходящих на эту роль.

Тут он внимательно посмотрел на меня. Прежде я никогда не осознавал, что нам устраивались какие-то испытания. Но теперь сразу припомнил людей королевы, перед которыми мне требовалось предстать в одной из зал отцовского замка. Вспомнилось, как незнакомцы велели мне снять одежду и обстоятельно ощупывали мое тело, внимательно следя за моей реакцией, — я же стоял неподвижно под их пытливыми пальцами, не проявляя ни малейшей страстности. Впрочем, может быть, своим наметанным глазом они и разглядели во мне нечто такое, о чем я сам не подозревал. Они мягко массировали мне тело, задавали разные вопросы, глядя изучающе в лицо, — я же, краснея, пытался им отвечать.

— И крайне редко — почти никогда — какой-то невольник пытается сбежать, — продолжал господин. — Причем большинство беглецов втайне надеются, что их отловят. Это же очевидно. Мотивом к тому является тяга к бунтарству, стимулом — обычная скука. Лишь некоторым, кто улучил момент, чтобы стащить у господина или госпожи какую-то одежду, удалось успешно улизнуть.

— А разве тогда Ее величество не обрушивает свой гнев на королевства этих беглецов? — спросил я. — Мне, например, отец говорил, что королева всесильна, могущественна и грозна и что нельзя игнорировать ее требование дани в виде принца- невольника.

— Чушь какая, — даже фыркнул летописец. — Королева не станет посылать армию из-за какого-то голого раба. Все, что может случиться, — это что беглец с позором возвратится в родные места. Его родителей попросят вернуть его обратно, и, ежели они откажутся — этот раб просто не получит назначенной крупной награды. Только и всего. Никакого мешка с золотом. Послушные рабы