— Что? — воскликнул Гардинер. — Про какую королеву вы говорите?

— Про Екатерину Арагонскую. Она перед смертью рассказала мне о короне Этельстана.

Руки епископа опустились. Выражение крайнего напряжения исчезло с его лица.

— Тобайас, — выдавил он. — Развяжи ее отца.

— Выпейте вина, — приказал епископ Гардинер.

Он привел меня в комнату на первом этаже Белл-Тауэра. Здесь стояли столы, стулья и книжные шкафы.

Образ отца, изуродованного и донельзя запуганного, растянутого на дыбе, снова предстал предо мною во всех жутких подробностях. Я полностью погрузилась в невеселые мысли и очнулась, лишь почувствовав, как что-то настойчиво касается моей руки. Это епископ пытался предложить мне кубок с вином. Я отшатнулась от него, содрогнувшись всем телом.

Гардинер вздохнул и поставил кубок на стол. Я буквально физически ощущала исходившее от него нетерпение.

— Я расскажу вам все, епископ, — прошептала я. — Просто мне нехорошо.

— Закройте глаза. Три раза глубоко вдохните и выдохните.

Я подчинилась — выбора у меня не было.

— А теперь, сестра Джоанна Стаффорд, начните с самого начала. С того дня, как вы прибыли в замок Кимболтон прислуживать Екатерине Арагонской. Когда это было?

— Во вторую неделю декабря тысяча пятьсот тридцать пятого года, — ответила я. — В тот день, не переставая, шел дождь. Мы с отцом приехали верхом. Грязь на дорогах была просто непролазная. Наши лошади постоянно останавливались. Если бы мы отправились в телеге или носилках, мы бы ни за что не добрались до места. Неподалеку была бедная деревня, и местная старуха благословила меня, когда мы спросили, какая дорога ведет к замку. А еще она сказала: «Благослови, Господь, нашу бедную королеву Екатерину». Меня это удивило. Нам говорили, что по указу короля после развода было запрещено называть его бывшую супругу королевой. Но простой народ всегда ее любил.

— Это так, — сухо подтвердил епископ. — Продолжайте.

Я открыла глаза и продолжила:

— Удивило меня и то, насколько мал оказался замок Кимболтон — скорее небольшой дом, а не замок. И построен он в низине. Трудно было поверить, что там живет королева. — Я испуганно осеклась, понимая, что допустила ошибку. Но епископ сделал мне знак рукой, прося продолжать. — Встретить нас вышел сэр Эдмунд Бедингфилд, владелец Кимболтона и ее попечитель. Нас ждали. Отец выслал вперед гонца с сообщением, что вместо матери приеду я. Сэр Эдмунд подвел меня к двери, которая соединяла его дом с покоями королевы, и удалился. Екатерина Арагонская не позволяла Бедингфилду появляться в ее покоях, потому что он обращался к ней как к вдовствующей принцессе, а не как к королеве.[21]

— Перечислите всех, кто был при ней.

— Две фрейлины, две служанки, потом еще исповедник и личный врач дон Мигель де ла Са. И все. Мне бросилась в глаза старая мебель, посуда в трещинах. Даже гобеленов на стенах не было. Королева лежала в кровати и была очень слаба, хотя и сказала, что счастлива меня видеть. Она так изменилась, что я бы и не узнала ее.

— Как именно изменилась?

— Сильно похудела. Просто кожа да кости. Бедняжка почти все время страдала от болей. Иногда казалось, что даже дышать для нее мучительно… — Я замолчала, вспомнив о страданиях Екатерины Арагонской, но, взглянув на суровое лицо епископа Гардинера, поспешила продолжить: — Я пыталась по мере сил облегчить положение королевы. Стоял страшный холод. Снега не было. Но сквозь окна внутрь проникал влажный ветер с болот. Мы заделали трещины в окнах и старались жарко топить. Но в ее комнате никогда не было сухо. Мне сказали, что поделать с этим ничего нельзя. Как-то раз к Екатерине Арагонской приехал испанский посол Юстас Шапуи. Мы знали, что он после многих месяцев просьб получил от короля разрешение в последний раз увидеть ее. Мы привели в порядок ее спальню и одели королеву со всем тщанием. Никаких драгоценностей у нее не было: много лет назад всё забрали и отдали Анне Болейн. Но мы постарались, чтобы она выглядела достойно. Когда посол вошел в ее комнату, королева была так рада, что расплакалась. «Теперь я могу умереть на ваших руках, а не как собака под забором», — сказала она. Мне стало немного обидно, ведь все мы отдавали столько сил, чтобы ей было хорошо. Но, с другой стороны, было отрадно, что человек, который много лет действовал