В Бошам-Тауэре мы поднялись по винтовой каменной лестнице с отшлифованными множеством ног ступенями. На втором этаже свернули в узкий коридор. Через равномерные интервалы в стене виднелись деревянные двери с решетками в верхней части. Я не заглянула ни в одну из них, пока мы шли. Я не слышала никаких голосов, никаких звуков, но не сомневалась, что в каждой камере есть заключенный.

В конце коридора лейтенант жестом показал мне, что я должна следовать за ним под арку в следующий коридор, даже еще более длинный, чем первый. Проходя мимо одной из дверей, я услышала мужские рыдания — низкие, прерывистые.

И этот жалобный звук лишил меня последних сил. Голова моя закружилась, и я ухватилась за стену, чтобы не упасть.

— Госпожа Стаффорд? — окликнул меня лейтенант с другого конца коридора. На лице этого юноши не было и следа сочувствия.

Бесс сжала мой локоть. Я вспомнила своего дядю — герцога Бекингема, который, находясь в заключении в Тауэре, поразил всех своим мужеством, и заставила себя преодолеть оставшуюся часть пути.

Эта камера была меньше и темнее, чем мое прежнее обиталище: прямоугольная со стрельчатым проемом в конце и двумя узкими окнами, вырубленными в камне. У одной стены камин без решетки, у другой — тюфяк. От какого-то резкого запаха у меня защипало в глазах и носу. Я догадалась, что это был запах щелочи, с которой час назад выскребли пол и стены — на них еще оставались влажные пятна.

— Я принесу вам обед, — сказала Бесс и вышла.

Выглянув в окно, я увидела высокие мостки, опоясывающие снаружи стены замка, и галерею, связывающую это сооружение со следующим. Дальше шла массивная каменная стена, стена Вильгельма Завоевателя, которая закрывала все остальное. Лужайка отсюда видна не была.

— У меня просьба, — сказала я лейтенанту, который нетерпеливо переминался у дверей.

— Да?

— Могу я получить бумагу и перо, чтобы сообщить родным и в монастырь своего ордена, что нахожусь здесь в заключении?

— Сэр Уильям Кингстон ясно сказал, что вы не должны ни с кем состоять в переписке. Он сам распорядится, чтобы оповестили всех, кого необходимо.

И лейтенант повернулся, собираясь уходить.

— Постойте, — попросила я срывающимся голосом. — Могу я получить книги? Я считала, что заключенным разрешается читать.

Тюремщик заколебался.

— Сочинения Фомы Аквинского, — быстро сказала я, прежде чем он принял решение отказать. — Какой от этого может быть вред?

— Я не могу вам ничего обещать. Передам вашу просьбу сэру Уильяму, — ответил он и вышел.

Почти сразу же появилась Бесс с подносом, на котором я увидела хлеб и большой кусок сыра.

И в этот момент я услышала пение. Едва слышное, но приятное: много голосов, не меньше ста, хором завели песню.

— Бесс, это «Te Deum»?[15] — недоумевающе спросила я.

— Да, — ответила она. — Король приказал всем придворным петь «Te Deum». Все, кто служит королю, находятся сейчас в соборе Святого Павла. Леди Кингстон и сэр Уильям тоже отправились туда.

— Зачем?

Она несколько мгновений смотрела на меня, а потом пояснила:

— Это все в честь королевы Джейн. В ее чреве зачат ребенок, и теперь все должны праздновать это событие. Король уверен, что на сей раз родится мальчик и у него появится наследник. И что хотя бы третьей жене удастся… — Голос ее замер.

«То, что не удалось другим», — мысленно завершила я. Догадаться было нетрудно. Первая жена Генриха VIII, Екатерина Арагонская, родила ему только дочь и, когда стало ясно, что большего от нее ждать не приходится, отправилась в ссылку. Вторая его жена, колдунья Анна Болейн, мать принцессы Елизаветы, также не оправдала ожиданий супруга и была предана смерти.

Я, тщательно выбирая слова, произнесла:

— Если родится принц, это станет огромной радостью для нашего королевства.

Бесс рассеянно кивнула, но в глазах ее сквозила тревога. Плечи служанки ссутулились. То радостное возбуждение и разговорчивость, которыми она была одержима утром, напрочь исчезли.

— Вас не наказали за то, что позволили мне смотреть в окно? — спросила я.

— Нет, госпожа. Леди Кингстон волновало только то, что они с мужем приглашены в собор Святого Павла. Она боялась, что сэра