Торопясь выполнить приказ, он шел слишком близко к легким танкам взвода разведки и загнал передовую роту в ловушку. Впереди речка, позади подпирают другие подразделения, по обочинам ямы, заполненные водой.

Он видел, какое сопротивление оказал головной танк, который пытались захватить немцы. Разведчики попали в безвыходную ситуацию и сражались до конца, хотя могли сдаться. Обоих надо представить к орденам. Или старшину к ордену, а механика к медали. Он и сам рассчитывал на орден, совершив дерзкий прорыв. И на очередное звание втайне надеялся. Наверное, капитан еще не отошел от контузии. О каких орденах и званиях сейчас можно думать!

Надо действовать. Его славную, самую храбрую первую роту добивали, и комбат, приходя в себя от растерянности, делал последнее, что мог. Сумел переправить в тыл раненых и обожженных танкистов, а сам занял место в башне одной из обреченных «тридцатьчетверок». У машины были порваны гусеницы, выбиты два колеса, но вооружение было в исправности.

– Осколочный, – потребовал он срывающимся голосом.

Капитан уже назначил себе замену, поставив командовать остатками батальона командира второй роты. Самостоятельного и быстро ориентирующегося капитана, лет на десять старше себя. Его и надо было назначить комбатом, а молодой капитан вырвался вперед, взял лихостью, ненужной смелостью.

Сейчас он чувствовал необыкновенную свободу. Он сам принял решение, и отменить его никто бы не смог. Капитан и два других командира застрявших, поврежденных танков, продолжали, как и положено по уставу, вести огонь. Ведь орудия исправные! С собой оставили по одному человеку (заряжающему или наводчику) и высаживали боезапас по немецким позициям.

Эти три танка загорались один за другим. Кто-то успевал спастись, другие так и остались в горящих машинах. Танк комбата получил снаряд в моторную часть, загорелся двигатель.

Когда выбирался наружу, глаза комбата и заряжающего встретились. Капитан ободряюще улыбнулся: мол, повезло им, выжили, – но в глазах сержанта прочитал откровенную неприязнь, даже ненависть. Комбату было двадцать шесть лет, он рвался за славой, звездами, орденами. Он забыл, что когда-то был младшим лейтенантом. Ел кашу из одного котелка со своим экипажем и рассказывал им о своей жизни, первой девушке, делился какими-то секретами.

Потом он повышался в звании, должности и пил водку уже не с экипажем, а с командирами взводов, рот, батальонов. Принимал ордена и звездочки на погоны из рук комполка, все дальше уходя от людей, с кем он начал войну.

Тщеславие, и ничего больше, толкнуло его бросить вперед без подготовки роту и разведвзвод. Мало кто уцелел. Капитан уже спрыгнул вниз и торопил заряжающего, который замешкался, снимая пулемет. Танк горит, но воевать чем-то надо.

Эти минуты задержки спасли сержанта, ровесника своего комбата, имеющего двоих детей. Мина калибра 82-миллиметра – летела вниз с нарастающим свистом, и капитан в последние секунды услышал этот звук.

Запоздало метнулся, понимая, что все кончено. Страх промелькнул короткой вспышкой и утонул в другой, яркой, пожирающей его вспышке. Сержант, выждав минуту, спустился вниз с пулеметом и мешком дисков. Исковерканное тело капитана, с полуоторванной ногой и развороченным боком, лежало неподвижно. Заряжающий достал документы, письма. Отвинчивать ордена было некогда, и он выдрал их вместе с тканью гимнастерки.

Осторожно пробираясь мимо догорающих танков, сержант помог подняться раненому механику из их роты, и оба продолжали путь.

– Что, убили комбата? – спросил механик, с трудом подтягивая простреленную ногу.

– Убили, – после короткого молчания ответил заряжающий. – И взводных побило, и остальных тоже.

– Слишком громко «ура!» кричали, – вздыхая, проговорил механик. – И неслись вперед без оглядки. Вот и нарвались в очередной раз.

Вскоре появился командир полка Мельников. С минуту жевал губами, глядя на картину разгрома, и стал быстро, по-деловому отдавать приказы. В любом случае надо было наводить переправу и продолжать наступление.