батарею.
За умелые действия в бою (и учитывая образование) повысили до лейтенанта, назначили заместителем командира батареи. И вот сегодня второй круг войны после ранения.
Тяжелый, серьезный бой. И потерь таких раньше не было, сразу две сгоревших машины из пяти и шесть погибших ребят. Тягостно и тоскливо было на душе. Карелин после недолгого перерыва снова привыкал к войне.
В каждой самоходке предусмотрели «НЗ» – неприкосновенный запас: консервы, сухари, немного сахара. Все прибрали, пока стояла непривычная для этого времени весенняя распутица. Тылы отстали, да и где остальные машины самоходно- артиллерийского полка – неясно.
Подполковник Мельников, командир стрелкового полка, хоть и похвалил батарею за смелость в бою и неплохие результаты, однако насчет харчей и махорки не позаботился. Может, и сама пехота бедствовала, а может, не до самоходчиков было.
И ребят хоронили сами. Павел Карелин, сходив к тыловикам, увидел, что перед тем, как уложить в братскую могилу, снимают с убитых шинели, шапки, обувь, даже рваные гимнастерки и штаны в бурых пятнах крови.
Еще тягостнее и противнее стало. Похоронщики, кряхтя, тащили с задубевших тел тряпье, прятали в карманы приглянувшиеся вещички вроде портсигаров, ножей, хороших кисетов с остатками табака.
До того разозлился на сытые тыловые морды, что даже закурить не попросил. Наскреб из кисета остатки махорки пополам с пылью и, вернувшись, рассказал увиденное комбату Ивневу Это в бою они цапнулись, а так отношения были в принципе нормальные. Можно и дружескими назвать. Капитан не в тылу отсиживался, воюет, как все.
Комбат угостил лейтенанта водкой, разломил на двоих сухарь и сказал, что своих похоронят сами. Тем более в одной из сгоревших машин лишь головешки да подошвы от сапог остались.
– Займись, – попросил капитан заместителя. – А мы тут оборону строить будем. Земля мерзлая, капониры поглубже долбить надо. На нашу броню надежда слабая.
Пошел с помощниками выполнять. Трое ребят сохранились более-менее. А троих отскребали лопатами, разделили на равные кучки обгорелые кости, обрывки обуви. По оплавившемуся пистолету определили погибшего командира «сушки».
Впрочем, уже не определишь по костям да обрывкам, где – чьи останки. Все вместе лежать будут под одним могильным холмом и наскоро сколоченной пирамидкой со звездой.
Младший лейтенант Афоня Солодков, министр без портфеля, то бишь командир без машины, вместе с двумя уцелевшими самоходчиками старательно помогал, заглаживая вину. А какая вина? Опыта мало, сунулся слишком резво, и конец машине вместе с механиком-водителем. Мог бы и осторожнее действовать, позади плестись. Тогда бы в трусости обвинили.
– Ладно, Афоня, не горюй, – подбодрил его Карелин. – Сгорела самоходка – другую дадут. А насчет механика… в полку сегодня сотню людей без малого похоронили да целый обоз в санбат отвезли. Тоже не все выживут. Крайних не найдешь, кладем людей сотнями.
Заметил, что оставшийся в одной безрукавке Солодков трясется от холода. Нашли для него телогрейку. Наводчик с заряжающим где-то добыли в придачу к своим фуфайкам еще и шинели.
– Чего о командире не позаботились? – спросил Хижняк.
– Зато он о нас позаботился, – огрызнулся наводчик, когда-то служивший на речном мониторе и сохранивший с тех времен тельняшку. – Был экипаж, была машина, а нынче гоп-компания осталась.
– Смелый парень, – похвалил его Алесь Хижняк. – Сразу видно поплавал в лохани – теперь сам черт не брат. Если начальство командира хает, можно и тебе тявкнуть. «Якало» свое показать.
Бывший моряк Геннадий Кирич, заводила в своей компании, «безлошадного» командира Солодкова за начальника уже не считал, но спорить с Хижняком поостерегся. Тот оттянет так, что мало не покажется. Да еще дружок его Мишка Швецов добавит.
Похоронили ребят, дали три залпа. Сидели у мелких костерков, ждали тыловиков, ремонтников. Пришел Саша Бобич с ординарцем, вещмешком и неизменной полевой сумкой.
Принесли несколько кусков сырой свинины. Поделились с самоходами кусками трофейной туши, вытащенной из подожженного «Бюссинга». Бобич, уже с двумя кубарями на петлицах (лейтенант, командир роты!), достал также буханку хлеба, махорки и бултыхнул флягой.
– Почти полная! Потери большие, а довольствие положено на всю роту.
– А наши чмошники все ползут, – ругнулся Ивнев. – Заблудились в трех соснах. Давай разливай.
Налили командирам машин (Афоня Солодков отказался), старшине. Выпили, занюхали хлебом. Экипажи курили принесенную махорку, с завистью принюхивались, но на всех водки не хватит. Зато через час будет готов наваристый суп со свининой.