– Нам нужно четыре пакета. Давай, ты же обсуживающий персонал. Так-то гораздо лучше, – говорит он.

Не считая меня, признается он в машине на обратном пути, он ненавидит обслуживающий персонал.

– С твоей обслуживающей функцией я смирился. Но я, например, ненавижу обслуживание в гостиничных номерах. Мне очень сложно находиться в одном помещении с кем-то, кто шастает там и… Я бы в сто раз охотнее сам спустился на кухню и приготовил себе омлет. Ненавижу все эти «господин такой», «господин сякой». Я совершенно этого не выношу! В конце концов я оставляю нечеловечески высокие чаевые, что тоже типичная ошибка людей без опыта.

Чуть позже он предлагает мне съездить в Хеллеруп за ужином. Но Хеллеруп затерялся в окружающей темноте, так что найти его в тот вечер было крайне тяжело, поэтому я возвращаюсь в дом с нашим тайским ужином и несколькими банками пива только спустя сорок пять минут. Этот факт режиссер явно настроен превратить в доминирующую тему для вечерних разговоров.

Сам ужин он заглатывает в десять – двенадцать приемов. И, насколько я понял из разговора с его хорошим другом Кристианом Клемпом, это вообще ему свойственно. Все возможные удовольствия он потребляет на высокой скорости. Смертельно напивается в мгновение ока и ложится спать. Часами готовит еду, чтобы уничтожить ее потом за полминуты. Или как говорит Клемп:

– Когда Ларс чем-то наслаждается, это происходит как фейерверк: очень быстро и интенсивно, чтобы покончить со всем побыстрее.

Сидя за столом и переваривая ужин, Ларс фон Триер рассказывает, что в былые времена ему было совершенно наплевать на то, как принимаются его фильмы.

– Но я, к сожалению, должен признать, что теперь я постарел, и это начало что-то значить.

– Когда это началось?

– Наверняка тогда, когда я остался опустошенным после окончания очередного проекта? – смеется он. – Обычно именно тогда это и происходит. И внешнее начинает значить больше внутреннего. – Он отводит взгляд от тарелки. – Я чего-то слабый сейчас какой-то, – говорит он. – Но, как ты догадываешься, пиво должно мне помочь.

– В чем именно выражается то, что сегодня для тебя важно, как принимают твои фильмы?

– Знаешь, это, наверное, все равно что заниматься финансами. Там ты тоже начинаешь с невероятной уверенности в себе, потому что у тебя все равно нет денег, значит, и терять нечего. Но потом деньги появляются, и тогда уже как-то жалко терять двадцать миллиардов. И… – смеется он, – когда ты лучший из ныне живущих мировых режиссеров, тебе очень даже есть что терять.

Уже в том интервью, которое я три четверти года назад взял у него для «Политикена», Ларс фон Триер объявил себя лучшим режиссером в мире. «Если хочешь, повесь на меня детектор лжи, – заявил он мне тогда, – Я правда так считаю». Это заявление привлекло к себе большое внимание, потому что в тот же день, когда интервью вышло в свет, он повторил то же самое вслух в Каннах.

– Ну да, в один прекрасный день меня вдруг осенило – я же действительно умею это лучше всех в мире, – говорит он, когда я ему об этом напоминаю. – Ну, то есть без шуток, да? Я правда так чувствую. И это немного странно, конечно, если учесть, что я страдаю комплексом неполноценности во всех без исключения остальных областях жизни.

Он говорит, что зрители совсем необязательно ценят его фильмы больше, чем фильмы других режиссеров. И кассовые сборы у него не выше, чем у других.

– Я просто считаю, что я умнее всех остальных, кто этим занимается.

– Какие качества сделали тебя лучшим в мире?

– Я не могу сказать, что лучше всех умею снимать экшены, зато я обладаю определенными аналитическими способностями, которые позволяют мне браться за правильные вещи. И у