Примерно через час Андрей поднялся, расцеловал блондинок, пожал руку приятелю и направился к выходу. Друзья, судя по мимике и жестам, пытались его уговорить остаться, но он был непреклонен. Помахал им на прощание и направился к пешеходному переходу, а я тронулась вслед за ним.

Перейдя дорогу, он пошел по проспекту бодрой походкой, ни разу не обернувшись. «Непохоже, что врагов остерегается», — злорадно подумала я. Данное обстоятельство было мне на руку, о конспирации можно не заботиться. Минут через пятнадцать Андрей свернул во двор пятиэтажки, и я тоже. На парковке во дворе стояло с десяток машин. Внучок подошел к белой «Хонде», достал из багажника какую-то коробку и, насвистывая, скрылся в ближайшем подъезде. Еще битый час я торчала во дворе, но Андрей так и не появился. Выходит, он живет в этом доме. А чего ему у Мишани не живется? Надо полагать, Теодоровна так его допекла, что он от бабки прячется. Вообще-то я его понимала. Однако со старушками так поступать негоже, особенно с родной бабушкой.

Я отправилась к старушенции, так и не решив, что ей сказать. В это время она, скорее всего, уже спит, значит, разговор откладывается на завтра. Вот завтра и решу.

К дому бабки я подъезжала, когда уже стемнело. И тут меня ждал сюрприз. Сквозь плотные шторы окна, выходящего на улицу, пробивался свет. Два окна рядом тоже были ярко освещены, и удивляться тут было бы нечему, если б не одно обстоятельство: окно, о котором шла речь, находилось в запретной половине дома. Не люблю я сюрпризы, потому что никто не обещал, что это будет приятный сюрприз. Полгода в ту половину путь был заказан, и нате вам — свет горит.

Бросив машину под окнами, я вошла в дом, воспользовавшись своим ключом. В доме царила тишина, что неудивительно, раз бабка спит. По идее, в это время нам следовало играть в «дурака». Я прямиком направилась в кухню, надеясь застать там Витьку с Любкой. Свет в кухне горел, но за столом никого не оказалось.

— Эй, — позвала я и тут же услышала подозрительное бульканье, повернула голову и в темном пространстве между стеной и холодильником обнаружила Любку.

Как она умудрилась втиснуть туда свое роскошное тело, оставалось загадкой. Однако Любка таращила глаза и клацала зубами, время от времени издавая некое поскуливание, хватала ртом воздух и вновь клацала.

— Нас ограбили? — спросила я первое, что пришло в голову.

Любка замотала головой точно лошадь, попыталась что-то сказать, но лишь ткнула пальцем в сторону коридора. Не зная, чего ждать от жизни, я спешно направилась туда.

Ранее запертая дверь, ведущая в запертую часть дома, была распахнута настежь, огромная люстра с хрустальными подвесками и разводами паутины освещала захламленную антиквариатом комнату, посередине которой стоял гроб с открытой крышкой. В гробу, в пене кружев, лежал Витька, закинув ногу на ногу, и читал любимую энциклопедию. Гроб ему был маловат, с вытянутыми ногами он бы в нем точно не поместился, но, несмотря на это, чувствовалось, что особых неудобств не испытывает. Теперь ясно, чего Любку так разбирает. Услышав мои шаги, Витя выглянул из-за книжки и сказал:

— Привет.

— А ты чего в гробу? — спросила я. — Все диваны Пушкин занял?

— Не-а, — Витька положил книжку на грудь и охотно пояснил: — Мамаша попросила. Проверь, говорит, удобно ли лежать. Самой-то ей боязно, а знать охота.

— Ну и как?

— Нормально. Жестковато малость, надо бы поролончик постелить.

— Ну постели, — кивнула я. — А чего крышку не закрыл? — проявила я интерес.

— Сбрендила? — обиделся Витька. — Как я в темноте читать стану?

Я села в обветшалое кресло и вновь спросила:

— Витя, ты совсем идиот? Какого хрена ты в гроб забрался, у Любки предынфарктное состояние.

— Я-то чего? Мамаша попросила.

— Когда же кончится этот сумасшедший дом, — сквозь зубы пробормотала я и пошла вызволять Любку.