От Соньки я давно избавилась, если паспорт не ее, то и возвращать его нужды нет… И это все твои новости? — Я только головой покачала в крайней досаде. — Иди, — сказала бабка. — Буду о вечном думать да внучка ждать. Как считаешь, объявится Андрюшенька? Должен… все-таки я ему бабка. Дождется, завещание перепишу… — рявкнула она и швырнула в меня подушкой, но угодила в Пушкина, который все это время сладко спал в кресле. Кот взметнулся ввысь, грохнулся на пол и с громким воплем совершил круг почета: с ковра на спинку дивана, потом на шкаф, оттуда прыгнул на бархатные шторы, завис на мгновение и рванул к двери, которую я предусмотрительно открыла. — Смотри, как носится, шельмец, — задумчиво произнесла бабка. — А ведь ему годков десять будет. По кошачьим меркам мой ровесник.

— Ну, вы ему вряд ли уступите, — раздвинула я рот в широкой улыбке.

— За что я тебя терплю, — вдруг сказала бабка, — так это за то, что таиться не умеешь. Стервь, но что на уме, то и на языке. Хоть знаю, чего от тебя ждать.

— Спасибочки вам, Милана Теодоровна, — кланяясь в пояс, сказала я и удалилась.

Любка в кухне возилась возле плиты, увидев меня, замерла с ложкой в руке и спросила:

— Чего бабушка сказала?

— Сказала, раз от Соньки избавились, значит, нечего о ней и думать.

— Как избавились? — побелела Любка.

— В смысле, уволили, — торопливо пояснила я и решила поскорее отвлечь ее от пагубных мыслей. — Кстати, выяснилось, Витька наш не совсем отстойный, шашни завел с домработницей, той, что еще до Соньки была. Оказывается, он предпочитает дамочек в теле.

— Ой, — сказала Любка, побледнев еще больше, с беспокойством глядя на свой роскошный бюст. — Надо на диету садиться.

— Ага, — кивнула я. — Пирожные жрать завязывай и сразу похудеешь.

— Мне без пирожных никак нельзя, — заныла она. — Я без пирожных начну в обморок падать. Да что ж за наказанье! — отшвырнув ложку, завопила она. — Витька — упырь проклятый, теперь только и жди…

— Да ладно, обычный мужик, хоть и с придурью.

— Нет, Леночка, — перешла Любка на зловещий шепот. — Я теперь точно знаю: за запертой дверью их страшная тайна. Сегодня в замочную скважину подглядывала… Я и раньше подглядывала, но ничего не видела. А сегодня догадалась маникюрными ножницами в замочной скважине поковыряться и вытащила вату. Они ватой ее забили, чтоб ничего видно не было.

— Завязывай возле двери вертеться, — тоже перешла я на шепот. — Бабка у нас глазастая и на твой интерес внимание обратила.

— Там, Леночка, гроб, — не слушая меня, заявила Любка.

— Ага. Спятила совсем, — я взяла ее руку, сжала ладонь в кулак и по лбу постучала. Она в ответ постучала по моему лбу, стук почему-то вышел разный, и что обидно — мой звонче.

— Вот тебе крест, — истово перекрестилась Любка. — Собственными глазами его видела. Хочешь, покажу?

— Валяй, — буркнула я, и мы направились к запертой двери.

Любка встала на коленки, заглянула в замочную скважину и удовлетворенно кивнула:

— Стоит.

— С глюками повремени, — сказала я, отжимая ее плечом.

Замочная скважина выглядела внушительно, замок в двери старый и ключ к нему полагался большой, такие теперь разве что в музее водятся. Я прильнула к отверстию, задержав дыхание. И в первое мгновение ничегошеньки не увидела, должно быть, шторы в комнате за дверью плотно задернуты. Потом в сумраке начали проступать предметы. Тот, что стоял прямо напротив, в самом деле подозрительно напоминал гроб. Но с выводами я не спешила, сначала одним глазом его разглядывала, потом, когда взор затуманился от напряжения, другим. Вроде, правда, гроб.

— Ну? — нетерпеливо спросила Любка.

— Может, футляр какой-то.