прогуливался. Но Витьку на всякий случай позвала. Безрезультатно.
— Бабку бы не разбудить, — проворчала я, спрыгнув с подоконника.
Любка, не говоря ни слова, припустилась в холл, я за ней. Входная дверь заперта.
— Я же говорила, — начала причитать Любка, но я сурово оборвала:
— Чего ты ноешь? Витька куда-то ушел. Что в этом особенного?
— Ночью ушел? Зачем?
— Например, к подружке.
— У него есть подружка?
— Наверное, есть. Как же без нее. Все, отправляйся спать.
— Я у тебя лягу. И ничего мне не говори, — прикрикнула Любка. — Хочешь, чтобы я всю ночь тряслась от страха?
— Идем, — вздохнула я. — Вот скажи на милость, чего такого случилось? — уговаривала я не столько Любку, сколько себя. — Ничего. Ушел мужик по своим делам…
Покидать дом нам не возбранялось. Ключи от дома, кстати, мне бабка выдала сразу. И у остальных обитателей они, конечно, были. Однако я не помнила, чтобы Витька когда-нибудь покидал дом без бабкиного на то позволения. Впрочем, раньше мне и в голову не приходило заглядывать в его комнату. Может, он каждую ночь уходит.
— Ленка, помяни мои слова, — устраиваясь на постель рядом со мной, заявила Любка. — Добром это все не кончится.
Она вскоре уснула, а мне не спалось. Глупо, конечно, но Витькина ночная жизнь начала беспокоить. Я приписала это надвигающемуся маразму. Немудрено заразиться в таком-то окружении. Мысли в голове копошились самые неприятные. Витьке наследство не светит, если у Теодоровны есть внук и даже есть завещание. А ну как он в подходящий момент сунет старушенции нужную бумажку на подпись? Или попросту ограбит. Может, вокруг дома его дружки бродят, удобного случая ждут. В доме три беззащитные женщины, справиться с нами нетрудно. От Петровича толку мало, кота и попугая в расчет не берем.
Я чутко прислушивалась, не вернется ли Витька, но в конце концов уснула. Последней отчетливой мыслью было: надо старушку спасать.
Утром Витька как ни в чем не бывало пил кофе в кухне. Выглядел сонным тюленем и на отчаянного злодея не тянул, хотя я к нему очень даже приглядывалась. Любка то и дело мне подмигивала, косясь на Витьку, потом не выдержала и спросила:
— Где это тебя ночью носило?
Витька посмотрел на нее так, точно видел впервые, взял бутерброд и принялся жевать, не удостоив нас ответом, а потом уткнулся в любимую энциклопедию. Тут подала голос бабуля, и я отправилась к ней в спальню. В то утро подняться с постели она не пожелала. Выпила чаю и указала мне на дверь.
— Ваш любимец дома не ночевал, — сказала я не без ехидства.
— Это который? Пушкин?
— Нет. Витька.
— Неужто нашел кого? Послал бы бог такое счастье, — Теодоровна вздохнула, сложила руки на груди и в потолок уставилась.
— Вы когда вставать думаете? — проявила я интерес.
— Может, уж вообще не встану, — тоненьким голоском ответила старушенция.
Обычно в это время она наносила боевую раскраску (бабка у нас героическая, без макияжа спальню не покидала), и ее нежелание следовать заведенному порядку меня беспокоило.
Примерно через час она потребовала к себе Витеньку, и они довольно долго беседовали. Любка пробовала подслушать, но безуспешно. Дверь в будуар оказалась заперта. Еще одно новшество. Сразу после разговора с бабкой Витька отбыл в неизвестном направлении, причем «Волга», ветеран отечественного машиностроения, на которой он обычно возил Теодоровну, так и осталась в гараже.
К обеду Маланья не встала, есть отказалась наотрез, и я с перепугу вызвала врача, за что и
