пункт.

Серые одинаковые дни учебки сменялись черными провалами снов без сновидений. Вести с фронта торопили – вместо положенных трех месяцев стали поговаривать о скорой отправке. Вставать молодые бойцы стали на два часа раньше, а ложиться на час позже, в то время, когда на небосвод выбирался из-за горизонта еще и Фобос. Тогда становилось немного светлее и казалось, что кто-то пристально следит покрасневшими от недосыпа глазами: хорошо ли бойцы постигают военную науку? Готовы ли бить врага до полной победы? Крепки ли они духом, тверда ли их рука?

Казалось бы – вот оно! Прояви усердие в учебе, прояви отвагу в бою! И Парадом Победы пройдешь ты… Володя иллюзий не питал. Низкорослый, щуплый и лопоухий, он не видел себя героем. Скорее всего, думал он, его застрелят в первой же атаке, и весь его подвиг – побороть страх и не прятаться за спинами своих боевых товарищей. Когда-то в шахте, где тонны марсианского базальта давили на голову и выжимали из легких драгоценный воздух, Володя нашел способ бороться с паникой. Он машинально повторял движения, из которых состояла его горняцкая работа. Проговаривал их сначала вслух, потом про себя, пока не приучил тело двигаться по одной законченной и зацикленной схеме. И от этих повторяющихся действий страх уходил. Ему не было места в машине из костей, жил и мяса, в которую превращал себя Вова. Точно так же надеялся Володя обмануть страх и на войне. Ведь и солдатскую работу можно разбить на простые движения, думал он. Прикладом-ногой-штыком-прикладом. Обойма-затвор-спуск. Очередью-одиночными.

Вести с фронта были плохие – наши несли потери. На три часа длиннее плохие вести сделали день для курсанта Петрушина, на три часа дольше разрешили они оттачивать Вове его новые умения. Он старался, и это заметили инструктора. Но, когда перед отбоем к казармам подогнали авто с государственными номерами, Володя не обрадовался – испугался до жути. Как-то сразу понял – за ним.

Из мобиля выскочил офицер в лейтенантских нашивках и сразу выделил Володю из колонны.

– Рядовой Петрушин! Поступаете в мое распоряжение, – помахал он пластиковой папкой для документов.

Бумаги, впрочем, показывать не стал, а сразу усадил Володю на заднее сиденье, где его поджидали два ефрейтора из внутренних войск.

Часа через четыре машина прорвалась сквозь пыльную бурю и высадила Вову у особого здания на окраине военного городка. Там молчаливые люди в форме заново взвесили и обмерили Владимира, словно не доверяя врачам из призывного пункта, выдали хрустящее от крахмала нательное белье и сопроводили до тяжелой металлической двери.

Вова потоптался босыми ногами на холодном полу и под суровые взгляды взялся за ручку.

За дверью была темная комната. В центре в свете настольной лампы его ожидал коротко стриженный мужчина лет сорока. Левую половину его обветренного марсианским пылевиком лица занимал буро- фиолетовый синяк. Набухшая скула напирала на глаз, и казалось, человек смотрит из-под густых бровей на Володю въедливым прищуром. Кровоподтек был обильно покрыт чем-то прозрачным и маслянисто поблескивал в тусклом свете электричества, приглушенного зеленым плафоном.

Человек улыбнулся одной половиной рта.

– Присаживайтесь, – он указал через стол на пустующий стул напротив.

На покрытом сукном столе белел прямоугольник испещренной столбиками цифр бумаги.

Владимир чуть замешкался, глядя на протянутую руку в есочном камуфляже. Терракотовым ромбом темнело место от споротой нашивки. Володя сел, скользнул взглядом по бумажному листу и уставился на военного. Взгляд зацепился за ворот кителя, туго застегнутого на бычьей шее, но сиротливо пустующего прямоугольниками срезанных петлиц.

Странный особист хмыкнул. А потом вдруг резко схватил со стола бумагу, ткнул ею в лицо Володе и, громко сосчитав до пяти, убрал в загодя выдвинутый ящик. Достал оттуда блокнот и химический карандаш.

– Пишите, – приказал он.

– Что писать, товарищ… – замешкался Володя и снова некстати посмотрел на терракотовый ромб на плече.