вышибло. Еще хуже, что посох вылетел из рук и мне больше нечем было защищаться.

Секунду или две я просто лежал, приходя в себя, а потом почувствовал, как ведьма тащит меня вдоль берега. Услышав плеск воды, я понял, что она делает. Мамаша Малкин хотела выбраться из воды и уцепилась за меня. Старуха била ногами по воде, и я знал: либо она выберется, либо потопит меня с собой вместе.

Отчаянно пытаясь вырваться, я перевернулся на бок, вывернув лодыжку. Ведьма не отпускала. Я снова перевернулся и уткнулся лицом в сырую землю. А потом увидел посох в трех-четырех шагах. Но до него было не дотянуться.

Я покатился к нему. Я перекатывался и перекатывался, утопая пальцами в мягкой почве, извиваясь штопором. Мамаша Малкин крепко держала меня за ногу, но ведь только за ногу.

Сама она по-прежнему была наполовину в воде, поэтому даже ее огромная сила не могла меня остановить.

В конце концов я дополз до посоха и метнул им в ведьму. Но она поймала его на лету.

Тогда я подумал, что мне конец. И вдруг Мамаша Малкин очень громко заорала. Ее тело застыло, глаза закатились. Потом старуха глубоко вздохнула и успокоилась.

Мы оба очень долго лежали на берегу. Вздымалась и опускалась только моя грудь: Мамаша Малкин не шевелилась. А когда зашевелилась, то не затем, чтобы вздохнуть. Ведьма выпустила мою ногу и посох из рук и соскользнула в реку с громким всплеском. Не знаю, что на самом деле произошло, но она умерла, это точно.

Я смотрел, как ее тело относит течением от берега, а потом она ушла под воду. Ее не стало. Она умерла.

ГЛАВА 10

Бедняга Билли

Я так ослаб, что упал на колени, а потом меня затошнило, чуть наизнанку не вывернуло, хуже мне в жизни не бывало. Я тужился и тужился, пока изо рта не пошла одна желчь, разве что собственные потроха не выхаркал.

В конце концов рвота прекратилась, и мне удалось встать на ноги. Но и тогда прошло много времени, прежде чем мое дыхание успокоилось и дрожь прошла. Лишь бы вернуться в дом Ведьмака. Для одной ночи вполне достаточно.

Но вернуться я не мог. Ведь ребенок оставался в доме Лиззи. Это мне подсказывало чутье. Он – пленник ведьмы, которая способна убить его. Значит, выбора у меня не оставалось. Кто, кроме меня, ему поможет? Нужно пробраться в дом Костлявой Лиззи.

На западе поднималась сильная гроза. Рваные зубчатые облака въедались в небо, растворяя звезды. Очень скоро польет дождь, но полная луна еще не спряталась за тучи, когда я отправился в путь. Я прежде никогда не видел такой огромной луны.

Передо мной бежала моя собственная тень. Она росла и становилась все больше по мере того, как я приближался к дому. В левой руке у меня был посох Ведьмака, я накинул на голову капюшон, и тень больше не принадлежала мне. Она мчалась наперегонки со мной, пока я не достиг дома Костлявой Лиззи.

Я оглянулся, почти ожидая увидеть за спиной Ведьмака. Но его не было. Просто игра света, обман зрения. Ничего не оставалось, кроме как идти дальше, к открытым воротам.

Остановившись у двери, я задумался. Что, если уже слишком поздно и ребенок мертв? А вдруг Лиззи вообще не имеет никакого отношения к его исчезновению и я напрасно подвергаю себя опасности? Мысли текли и текли, но так же, как и там, на берегу реки, мое тело почему-то делало все за меня. Моя левая рука трижды ударила по деревянной двери.

Какое-то время стояла тишина, а затем послышались шаги, и под дверью появилась полоска света.

Когда дверь медленно распахнулась, я отступил назад. К моему облегчению, это была Алиса. Она держала фонарь на уровне глаз, так что половина ее лица была освещена, а другая оставалась в тени.

– Чего тебе? – спросила она злобно.

– Ты прекрасно знаешь, – ответил я. – Отдай мне похищенного ребенка.

– Что за вздор! – зашипела она. – Глупенький, уходи, пока не поздно. Они пошли встречать Мамашу Малкин и вот-вот вернутся.

Вдруг заплакал ребенок, завопил где-то в доме. Тогда я оттолкнул Алису и ворвался внутрь.

В узком коридоре горела лишь одна-единственная свеча, а в комнатах стоял мрак. Мне никогда не приходилось видеть такую свечу: она была сделана из черного воска. Но я все равно схватил ее и бросился на плач.

Дверь открылась легко. В комнате не было никакой мебели. Ребенок лежал на груде соломы и тряпья.

– Как тебя зовут? – спросил я, через силу улыбнувшись, прислонил посох к стене и подошел ближе.

Малыш перестал плакать и вскарабкался на ноги, уставившись на меня своими большими глазенками.

– Не бойся, – сказал я, стараясь, чтобы голос звучал как можно бодрее. – Я отведу тебя назад к маме.

Я поставил свечу на пол и поднял малыша на руки. От него пахло так же скверно, как и от всего остального в комнате. Мальчик промок и ежился от холода. Я посадил его на правую руку и укутал в свой