что чувствует мужчина, погружающийся в женщину. Иногда, подходя к своему любимому сзади и прижимаясь к его ягодицам низом живота, она делала движение бедрами вперед, и ей казалось, что вот-вот она уловит это чужое ощущение… Но каждый раз оно ускользало.

Впрочем, та доля наслаждения, которую она получала в объятиях любимого, ее вполне устраивала, а его дико заводила ее страсть с налетом какой-то неженской силы. Он даже сказал однажды, что она любит его как мужчина: как-то уж слишком «обладающе». А она, действительно, получала больше удовольствия, прикасаясь сама, а не жертвенно ожидая, когда прикоснутся к ней. Где-то она вычитала, что такое сексуальное поведение объясняется избытком мужских гормонов, и всполошилась – не толкнет ли это ее в «розовые» объятия? Теперь получается, что это не просто гормоны, а карма, протянувшаяся к ней от неведомого тибетского монаха…

И вот что еще странно: если она была в шестнадцатом веке монахом, то есть просветленным, достигшим определенно высокой ступени сознания человеком, то почему же в двадцатом веке ее вселили в тело женщины, ведь оно-то всегда считалось святошами грязным и исполненным порока? И что могли означать эти сполохи света? Может, то, что воплощения хоть и были, но в какие-то неодушевленные формы – в дерево или вообще в камень? Рита хмыкнула, вспомнив строчку из песни Высоцкого: «Родился баобабом, баобабом и помрешь…» Может, эти четыре века душа монаха пробиралась через низшие воплощения, пока не доползла до женской сущности?

Да, чтобы получить такую карму, нужно было натворить что-то очень серьезное… Что же он мог такого сделать? И спросить не у кого, вряд ли это даже Сережкин гуру знает.

Ей стало жалко монаха. Мало того, что он и так был обделен жизнью – ни семьи, ни любви, так еще и после смерти его за что-то… «забаобабили».

Приехав домой, Рита рухнула на диван. Не было сил даже раздеться. Закрывая глаза перед тем как провалиться в сон, она подумала: «Как же зовут тебя, мое предыдущее воплощение, и что же ты такого натворил там у себя в Тибете?»

Дордже спешил. Путь был неблизок, а солнце уже приближалось к опасной черте. Несмотря на сандалии, горячие камни обжигали уставшие ступни. Шафрановое дхоти пропиталось едким потом и запылилось. Давно небритый затылок нещадно зудел от прорастающего ежика волос.

В пути он был семь дней, и скоро перед ним откроется величественный вид пятого монастыря, куда он уже несколько лет доставлял послания настоятеля монастыря Тхарпа-Чхой Лин.

Устремив взгляд на возвышавшийся впереди перевал, за которым был скрыт монастырь Багтэн, Дордже в привычном ритме переставлял натруженные ноги. Там, за перевалом, его ждал короткий отдых перед тем, как он двинется дальше – к монастырю Сэра, последнему в маршруте.

С ведущей к перевалу каменистой дороги, поднимавшейся по кромке крутого склона, открывался вид на шин-наг – лесные заросли, устилавшие долину зеленым ковром.

Дордже снова поднял взгляд на вершину перевала, дрожащую в зыбком мареве, как вдруг его нога обо что-то споткнулась.

Посмотрев вниз, Дордже с удивлением увидел лежащий в пыли полотняный мешок. Недоуменно оглядевшись по сторонам, он подумал: кто бы мог его обронить? Подняв мешок, он развязал тесемки и заглянул внутрь: там была смена женской одежды, гребень, деревянная фляга с водой и хлеб, завернутый в пеструю ткань.

Два часа назад он разминулся с караваном спешивших по своим делам торговцев, возможно, это они потеряли мешок, хотя он и не заметил среди них женщин.

Тщательно отряхнув мешок от пыли, Дордже положил его на большой камень у дороги – может быть, за ним вернутся, или он еще кому-нибудь пригодится…

Собравшись идти дальше, он бросил последний взгляд по сторонам и вдруг его что-то остановило – справа, недалеко от обочины дороги, почти скрытая в траве, валялась женская соломенная шляпа.

Монах осторожно приблизился, но поднимать ее не стал, а только осмотрел. Шляпа была почти новая, и вряд ли ее кто-нибудь просто выкинул…

С недобрым предчувствием Дордже раздвинул густые кусты, растущие на обочине, и внимательно вгляделся сквозь сумрак в скрытое за ними пространство…

Там что-то белело. И это «что-то» по очертаниям очень напоминало человеческое тело…

Не обращая внимания на цепляющиеся за дхоти ветки, Дордже начал продираться сквозь кусты, пока не добрался до лежавшего на земле обнаженного тела.

Остановившись над ним, Дордже увидел, что это молодая женщина, почти девочка. На ее юном избитом лице запеклась кровь, глаза заплыли багрово- черными кровоподтеками. Длинные черные косы были обмотаны вокруг самшитового ствола, а рядом валялась разодранная одежда. Все указывало на то, что над несчастной жестоко надругались.

Подняв обрывки одежды, Дордже прикрыл ими тело, бросив беглый взгляд на искусанные до синяков маленькие груди и бедра, на которых бурыми пятнами уже запеклась кровь.

«Кто же это мог сделать?! – думал Дордже, стоя на коленях рядом с девушкой и освобождая ее косы. Ему впервые пришлось столкнуться с этой стороной жизни, и он был потрясен картиной зверского злодеяния. – И как теперь быть с телом?»

Вдруг с земли послышался стон.

От неожиданности Дордже отшатнулся – он был уверен, что девушка мертва. Но она шевельнулась и медленно открыла глаза. Увидев склонившегося над нею Дордже, она хрипло закричала и забилась всем телом, стараясь отползти.

Удержав за плечи, он попытался ее успокоить:

– Тихо, тихо, я не трону тебя, не бойся!

Девушка сжалась под его руками и смотрела на него взглядом, полным ужаса.

– Не бойся! – повторил он и, отпустив ее плечи, сел рядом.

Глядя на нее с сочувствием, он спросил:

– Кто это сделал с тобой?

Девушка не ответила.

– Ты можешь встать? – терпеливо обратился он к ней снова. – Неподалеку есть родник, я отведу тебя туда и ты сможешь… – он заколебался, не зная, как назвать то, что ей нужно было сделать, и облегченно добавил: – …смыть с себя грязь.

Девушка опустила взгляд на свое тело, едва прикрытое обрывками одежды, и попыталась сесть, но тут же вскрикнула, вновь падая на землю. Лицо ее исказилось гримасой боли, а из плотно сжатых глаз по щекам потекли слезы.

– Давай я помогу тебе, – сказал Дордже, наклоняясь к девушке и подсовывая руку под ее плечи.

– Нет, – простонала она, пытаясь отодвинуть его руку. – Я не могу, мне больно…

– Я понимаю, но и тут тебе нельзя оставаться, – возразил Дордже, осторожно приподнимая ее.

Она опять застонала.

– Если тебе больно сидеть, давай я подниму тебя, – предложил он.

– У меня все кружится перед глазами, я не смогу стоять, – ответила она.

– Не бойся, я поддержу тебя.

Обняв ее за талию, он помог ей встать на ноги и смутился, ощутив, что спина у нее обнажена – он прикрыл девушку обрывками одежды только спереди. Чувствуя под рукой ее горячую кожу, он растерянно замер, не зная, что предпринять. Но тут девушка начала обвисать на его руках, снова теряя сознание, и он едва успел подхватить ее.

«Легкая, как перышко райской птички», – подумал Дордже, направляясь к роднику с девушкой на руках. Чтобы не поранить ее, он спиной раздвигал кусты. Впервые ему приходилось нести такой груз, и хотя он устал за долгую дорогу между монастырями, ее он нес без особых усилий.

– Как зовут тебя? – спросил он, увидев, что она вновь открыла глаза.

– Чхойдзом… – едва слышно ответила она.

Добравшись до родника, он осторожно опустил девушку на землю и, прислонив ее спиной к песчаному откосу, сказал:

– Побудь здесь, я сейчас вернусь.

Пробравшись сквозь кусты обратно к дороге, он забрал оставленный на камне мешок, поднял соломенную шляпу и почти бегом устремился к роднику.

Девушка лежала неподвижно там, где он ее оставил. Услышав шаги Дордже, она шевельнулась, испуганно поворачивая к нему свое разбитое лицо, и он снова ужаснулся содеянному с нею.

– Вот! Наверное, это твое? – спросил Дордже, положив рядом с девушкой мешок и шляпу.

Она кивнула и благодарно посмотрела на него.

– Хочешь, я отнесу тебя в ручей? Вода облегчит твою боль. А я тем временем приготовлю место для ночлега, ведь скоро ночь… – и он добавил, поясняя: – Здесь есть неподалеку пещера. Идти ты не сможешь, а я не смогу бросить тебя одну.

Не дожидаясь ответа, Дордже подхватил девушку на руки и отнес к ручью, вытекающему из родника. Потом перенес ее мешок поближе и направился в сторону скал – туда, где была пещера, в которой он не раз укрывался от внезапно разыгравшейся непогоды.

Два дня он выхаживал ослабевшую от потери крови Чхойдзом, не решаясь продолжить путь, и, как мог, старался облегчить ее страдания. Он поил ее отваром шалфея и шафрана, прикладывал холодные компрессы к кровоподтекам на ее лице, и теплую землю, взятую у мышиной норки, смотрящей на восток, – к ее пояснице.

Все это время Чхойдзом молчала, лишь коротко отвечая на его вопросы и настороженно следя за его действиями. Наконец, к исходу второго дня она нарушила молчание и поведала Дордже свою историю.

Она недавно овдовела и решила вернуться к родственникам, живущим в пяти днях пути от деревни ее покойного мужа. Побоявшись идти одна, она напросилась в попутчицы к торговому каравану, направлявшемуся в нужную ей местность. Но в дороге пятеро торговцев, очарованные красотой юной вдовы, захотели вкусить ее прелестей и, прямо днем затащив в самшитовые заросли, жестоко изнасиловали. Прожившая с мужем в любви и ласке почти год, Чхойдзом истекла бы кровью после этого чудовищного совокупления, если бы не Дордже.

Он слушал внимательно, не перебивая, и сокрушался про себя о тяготах Пути, выпавших на долю этой несчастной молодой женщины.

На третий день, когда было съедено все, включая и хлеб, лежавший в мешке Чхойдзом, они медленно направились через перевал к монастырю Богтэн.

Приведя Чхойдзом в деревню, расположенную неподалеку от монастыря, Дордже оставил ее у одной сердобольной женщины, а сам направился в