беспомощного человека, пусть и преступника.

Вдруг за его спиной раздался крик:

– Командир!

И тут же грохнула короткая автоматная очередь.

Кожемяка замер. Он не мог даже шелохнуться. Все мышцы тела словно парализовало. Только на мгновение зажмурил глаза. Но это состояние продлилось не более пары секунд. Овладев собой, Павел повернулся. У одного из бойцов еще шел дымок из ствола автомата. Он смачно сплюнул в воду:

– Вот сука зэковская! Гранатой нас всех хотел положить. Зубы, падаль, заговаривал. Жил, как собака, и сдохнуть по-человечески не смог…

Другой боец осторожно вынул из руки пристреленного вора «лимонку».

– Хорошо хоть чеку не успел выдернуть, а то б уже на небо, к праотцам отправились!

– Почему не обыскали? – строго спросил Кожемяка.

– Простите, товарищ командир. Проморгали, – виновато опустили глаза солдаты. – Он же без сознания был. На плоту только очухался. Кто ж знал!

– Отнесите его тело на берег и сожгите вместе с другими убитыми.

«А может, оно и к лучшему, что так случилось? – подумал Павел. – Нам забот меньше». Но Кожемяку не покидало подсознательное чувство, что старый вор специально создал такую ситуацию, чтобы его пристрелили здесь, а не отправили в Новоросск.

Весть о страшной гибели воинственного племени тапута и появлении на Уальяга белых людей – детей богов, способных уничтожить любого, кто будет им противиться, довольно быстро распространилась по обоим берегам реки. Теперь практически каждую неделю у причала Петропавловска появлялись делегации различных племен, с подарками и просьбой разрешить добывание соли. Воинственные тапута за столь короткое время успели немало бед принести другим аборигенам. Избавление от них принесло мир и спокойствие в эти края. Постепенно недалеко от крепости-порта возник своеобразный рынок, на котором новороссы менялись с местными различными нехитрыми товарами. Добычу соли монополизировали и поставили на широкую ногу с использованием стальных инструментов, увеличив объем заготовок в несколько раз. Теперь приезжим дикарям не было необходимости неделями ковырять соленый берег. Они приплывали в Петропавловск, на рынке обменивали соль на застывший сок гевеи – латекс и крепкие веревки, которые так ценились пришлыми белыми.

– Все топаем и топаем… Что за страна, что за народ?! Дороги сделали отличные, а колесо и повозку придумать не смогли! – посетовал Синица.

– А кто твою повозку тащить будет, а? Лошадей-то здесь нет! Не считая наших в Новоросске и которых испанцы с собой привезут, – ответил Уваров. – А лама слабовата. Больше сорока кэгэ не нагрузишь. Да и для телег с колесами нужны дороги поровнее, а не такие подъемы и спуски со ступенями!

Мощенная камнем дорога действительно была удобной. Конечно, относительно требований этого мира. Не зря ведь ее прозвали Капак-нан, что в переводе с кечуа означало – Великая дорога. Она начиналась в горах к северу от Кито и простиралась на юг через Куско, по плато у озера Титикака, вилась, проходя через высокогорные ущелья и горловины будущей Боливии, достигая своего завершения возле Тукумана, на территории также будущей Аргентины. Параллельно ей по побережью шла аналогичная магистраль, начинаясь от окаймленного пальмами залива Гуаякиль на севере и заканчиваясь у реки Мауле, к югу от будущей столицы Чили – Сантьяго. Обе главных артерии империи соединялись многочисленными второстепенными дорогами. Эта дорожная сеть объединяла все провинции империи, служила для быстрого сообщения и переброски армии. В зависимости от статуса, местности и грунта варьировалась ее ширина и покрытие. Там, где это было возможно, дороги прокладывались точно по прямой линии. Инженеры-инки, казалось, предпочитали преодолевать, а не обходить препятствия на своем пути. Так как эти дороги предназначались главным образом для пешеходов и осторожных, твердых на ноги лам, то практически здесь не было никаких ограничений, связанных с крутизнойостью того или иного уклона. Это затрудняло путешествие, особенно в горах, где для облегчения участи путников создавались чуть ли не «американские