собственной персоной. Судя по всему, Хиженков собирался выйти в тамбур, а чиновник загораживал ему выход.

– Ты что, не слышишь разве? – чуть не плача, шептал Хиженков. – Это же Ерохин. Он догнал нас и просит, чтобы его пустили. А ты что, предлагаешь ему до утра у вагона сидеть?

– Это не может быть Ерохин, – шептал в ответ Роман Андреевич. – А если сомневаешься – буди Кудыкина.

– Товарищу полковнику отдых нужен, да и незачем будить ради плевого дела. Уйди, а то применю силу.

Весь этот дурацкий разговор показался вдруг Косте на редкость зловещим. Сама мысль о том, что где-то рядом с поездом, посреди ночной Зоны, может сидеть отставший еще утром Ерохин, не вызывала никаких иных чувств, кроме страха.

– Что здесь происходит? – спросил он, приближаясь к Хиженкову сзади.

– Ерохин снаружи, – горячо сказал Хиженков. – Неужели вы не слышите, как он зовет? Ну вот же. «Хиженков, – говорит. – Открой дверь. Я очень устал и замерз. Открой скорее, брат».

Костя честно прислушался, и даже вроде бы действительно начал улавливать на пределе слышимости какое-то невнятное бормотание, но не смог разобрать ни слова.

– Что ты за дурак такой, солдат! – зашипел на Хиженкова Роман Андреевич, и Костя понял, что чиновник с трудом сдерживается, чтобы не заорать от страха. Видимо поэтому он и говорил только шепотом. – Как сквозь броню ты мог услышать тихие слова? Откуда твой Ерохин знает, что ты здесь, если ты должен быть в вагоне охраны?

– Тихо, – сказал Хиженков. – Слышите?

Теперь Костя слышал отчетливый цокающий звук где-то наверху, словно по крыше вагона действительно ходил солдат в сапогах с подковками. Только шагал этот «солдат» как-то странно. Делал несколько быстрых шагов и замирал, словно прислушиваясь к происходящему внутри вагона.

Леденящий страх хлестнул по спине колючими иглами. Костя понял, что начинает терять контроль над собой. Что же касается Романа Андреевича, то он и вовсе выпучил глаза и, беззвучно вскрикнув, вдруг метнулся в спальный отсек, чуть не сбив с ног выходящего Миху. Хиженков тут же двинулся в тамбур, и Костя вдруг предельно отчетливо понял: ефрейтору абсолютно не страшно и через несколько секунд он просто откроет наружную дверь.

– Миха, держи его! – обретая голос, вскрикнул Костя, хватая Хиженкова за плечи.

Миха повел себя, как и положено телохранителю. Не задавая лишних вопросов, он подсек Хиженкову ногу и за секунду скрутил его в какой-то замысловатый узел, из которого торчали только вывернутые в суставах руки. А Костя метнулся в общую часть вагона.

Разбуженный шумом борьбы, Кудыкин не спал. Он сидел на диване, с уже включенным светильником, и смотрел на Костю совершенно нормальным взглядом, в котором не было и следа сонливости. В руке его тускло блестел пистолет.

Пока Костя сбивчиво объяснял Кудыкину, что случилось, вокруг него собрались губернатор, Ломакин и Марина.

– Великие силы, – со страхом в голосе сказал Ломакин. – Ночной шептальщик! Прямо у нас на крыше! Полковник, будите всех! Срочно!

Костя ничего не понял, но видя, как исказилось лицо Кудыкина, сообразил, что дело плохо.

– Тревога! – рявкнул полковник в рацию, и почти в тот же момент где-то за бронированной стенкой отчетливо хлопнул выстрел.

– Это на складе, – слабо простонал Хиженков. – Отпустите, я в норме.

– Отпусти его, – быстро сказал Кудыкин Михе. – Вадика зови. Автоматы берите в пирамиде. Быстро!

Так же глухо застрекотал автомат, а следом кто-то закричал так протяжно и страшно, что у Кости аж ноги подкосились от страха. Но глядя на обоих телохранителей, деловито щелкающих затворными рамами автоматов и пристегивающих магазины, опомнился и тоже устремился к пирамиде. Правда, последний автомат прямо у него перед носом забрал Хиженков.