хозяева тоже могут стать похожими, но это уже другая история.) Случается и так, что с приближением к пятидесятилетнему рубежу человеку начинает казаться, что его спутник напоминает ему родителя. Подумайте о тех немолодых людях, которые называют друг друга «Мать» и «Отец», «Мамочка» и «Папочка», «Мама» и «Папа». Такие обращения говорят о том, что изначальное влечение к партнеру в первую очередь определялось родительским имаго. Этот бессознательный образ проецировался на всех потенциальных партнеров, пока кто-то из них не оказался «подходящим» для того, чтобы «поймать» эту проекцию и «удержать» ее.

Истинную глубину и энергию таких имаго узнать невозможно, так как они, во-первых, являются бессознательными, а, во-вторых, сформировались еще до того, как появилось сознание, способное на них реагировать. Иногда человек может осознать какую-то особенность, сформировавшуюся в сфере осознанных отношений с кем-то из родителей. Искомый партнер должен быть постоянным и внушающим доверие, например, для создания такого же ощущения безопасности, которое раньше создавал родитель. Но чаще всего патология детско-родительских отношений приводит к конфликтам. Сколько детей, переживших насилие, вступили в отношения с насильниками, беспомощно воспроизводя первичную парадигму? Сколько детей алкоголиков, став взрослыми, нашли себе зависимых партнеров, с которыми вступили в созависимые отношения? Часто такие психологические структуры «дремлют» под покровом бессознательного и не проявляются на протяжении десятилетий. Иногда человек разрывает отношения со своим партнером и сознательно ищет себе совершенно иного спутника, но лишь воспроизводит хорошо знакомую динамику, которая была характерна для прежних отношений.

Конечно же, повторяется только внутренняя психодинамика отношений, а не их внешнее выражение. Какой человек, находящийся в здравом уме, станет искать себе партнера, говоря: «Я хочу в отношениях с тобой отыграть свои детские травмы. Я тебя полюблю, потому что эти отношения мне очень хорошо знакомы»? Однако именно так мы и поступаем. Действительно, страшно себе представить, какая малая часть близких отношений осознается нами и каким сильным является наше запрограммированное желание того, что нам очень хорошо известно. Мы ищем то, что мы знаем, даже если это наносит нам травму.

Вот почему именно Добрый Волшебник нагружен обломками нашей индивидуальной истории и осколками нашей психики. Если у нас есть враг, который удерживает нас в плену, то этот враг — власть нашей индивидуальной истории, которая способна поработить наше сознание, исказить наш взгляд на будущее, помешать нашему выбору и заставить нас постоянно ее воспроизводить. Одна из задач, которые решает психотерапия, — это конфронтация с такой историей, хотя бы в той мере, в какой ее можно осознать, исследуя характерные стили поведения, симптомы и сновидения. Эта конфронтация иногда вызывает потрясение, иногда — депрессию, но всегда приводит к смирению. Как зрелый человек с болью вспоминает те возможности выбора, которые были у него в подростковом возрасте, горько сознавая, насколько он мало тогда понимал, точно так же и бессознательная динамика, которая привела человека к определенному типу отношений, однажды может выйти на поверхность. И тогда мы наблюдаем картину, которую редко можно назвать приятной.

Когда кто-то читает эти строки, с чем-то соглашаясь, с чем-то нет, но в целом следуя за ходом мыслей, его сердце внезапно воскликнет: «А что же будет с любовью?»

Ах, да, эта изумительная штука — любовь, волшебный эликсир, без которого мы все погибнем. И что же она собой представляет, — спросим мы, — эта самая любовь? Не выражается ли ее сущность довольно циничной фразой, которая принадлежит поэту Джону Сиарди: «Любовь — это слово, которое обозначает сексуальное возбуждение юноши, привычку человека среднего возраста и взаимную зависимость стариков»? А может быть, это магическая сила, которая вращает земной шар, обновляет мир (то есть выполняет функцию, которую у древних греков выполнял Эрос) и делает нас несчастными, едва она исчезает? А нужно ли вообще соглашаться с ее универсальным определением? Нет ли в ее странной власти какого-то привкуса магии? Разве такая власть не скрывается и не проявляется вновь как энергия, которая воспламеняет имаго Возлюбленного (или Возлюбленной)? Может быть, нам все-таки следует немного отступить и несколько разобраться в любовных отношениях?