Дочь Исаака Кипрского упоминается в большинстве песен и в некоторых серьезных описаниях Третьего крестового похода, и во многих из них содержится намек на то, что брак Ричарда и Беренгарии распался по ее вине. Эта история, в которую люди горячо поверили и взволнованно пересказывали друг другу, была попыткой объяснить необъяснимое, но в ней так же мало правды, как в прежних слухах о его флирте с племянницей Танкреда и в последующих Обвинениях Ричарда в любовной связи с сестрой Саладдина.

С самого начала было совершенно ясно, что брак их обречен, но в этом нельзя было обвинить ни одну женщину. Если, конечно, не было какой-нибудь безымянной, не попавшей в летопись, когда-то забравшей себе всю любовь к женщине, на которую он был способен. Я могу поручиться за то, что он не провел ни минуты наедине с принцессой-киприоткой, которую мы называли Лидией. У нее было восемь христианских имен, и все очень красивые, но английские солдаты дали ей это имя. Англичане всегда с большим расположением относятся к своим врагам, особенно после того, как их разобьют, и проявляют свое расположение, наделяя их кличками. Исаак всегда был Старым Айкаймо, а Лидию всегда называли дочерью Айкаймо или же принцессой Айкаймо.

Лидия была невысокой, смуглой, пробуждавшей чувственность девушкой с живыми манерами. Бог наделил ее многими талантами: она пела, играла на лютне, на арфе и на цимбалах и прекрасно танцевала. На мой взгляд, лицо ее портила поросль темных волос на верхней губе, но я слышал от мужчин с некоторым опытом в таких делах, что это скорее придает женщине особое очарование и вовсе не является недостатком. Она пришла и предложила себя Ричарду примерно за сорок восемь часов до того, как привели ее отца. Ричард принял девушку по-рыцарски, поднял с колен и сказал стоявшему рядом рыцарю: «Отведи эту леди к принцессе». И она провела всю кипрскую кампанию в обществе Беренгарии, Иоанны, Анны Апиетской и Кармелиты Авасольской. Эта девушка не играет никакой роли в моем повествовании, я так пространно говорю о ней здесь только для того, чтобы опровергнуть скандальные слухи, а еще потому, что ее присутствие в доме косвенно повлияло на мою собственную историю и на другую, с более далеко идущими последствиями. Лидия заменила меня как музыканта при дамах. Кроме-того, она была племянницей Леопольда Австрийского, который после ссоры с Ричардом обвинил того в скверном обращении с нею и в том, что он соблазнил и ограбил ее, отчасти объяснив этим свое поведение в отношении бывшего союзника.

Небезынтересно отметить, что Ричарду, которому женщины были глубоко безразличны, — единственно на кого он обращал внимание и с кем даже разговаривал, была Анна Апиетская, — пришлось иметь дело с двумя своими союзниками, отношения с которыми были омрачены инсинуациями, касавшимися женщин, — с Филиппом Французским и Леопольдом Австрийским.

Слухи о том, что Ричард распутник, имели под собой реальную основу. Репутация его отца в этом смысле была отвратительной, его брак с принцессой Наваррской — несчастным. Почему — объяснить мог бы один только Бог, который сотворил и соединил их. Миледи Беренгария была необыкновенно красива, и можно было допустить, что если не любовь, так похоть удержит Ричарда около жены на время, достаточное хотя бы для того, чтобы узнать и оценить ее. В миледи влюблялся каждый мужчина, хотя бы однажды увидевший ее, и большинство женщин, а женщины обычно не питают особого расположения к той, которая во многом превосходит их. И, разумеется, не было ничего ужаснее ее судьбы: мужчина, которого она любила, которого сама выбрала и за которого боролась, оказался невосприимчив к ее красоте и достоинствам. Может быть, так произошло именно потому, что она не умела, да и не желала, скрывать свою любовь. У Ричарда была какая-то порочная черта: он ценил только то, за что приходилось сражаться, и чем более жестоким было это сражение, тем более ценным для него был его объект. Прийти к нему и сказать: «Я пришла, бери меня», — значило остаться для него совершенно безразличной.

Дорогая Анна, когда вы будете читать эти строки, не удивит ли вас то, что я заметил, как порой он искал вашего одобрения? Вспомните, как часто, в тех редких случаях, когда Ричард осчастливливал дам своим обществом, он оборачивался к вам и спрашивал: «А что об этом думает Анна?» Или: «Анна, вам это может показаться интересным».

Однако свадебные празднества продолжались три дня, и уже три ночи они ложились в постель вместе. Миледи Беренгария получила так много — три дня и три ночи на Кипре, цветущей весной. И она стала королевой Англии и Кипра, потому что Бернар Байоннский после свадьбы короновал ее двойной короной и присвоил ей оба титула. Но она узнала о том, чего, как я думаю, не знал мир: Ричарда могло отнять у нее все что угодно, только не другая женщина. И он оставил ее, одинокую, неудовлетворенную, сбитую с толку, не имевшую оснований для ревности. Бог еще не создал такую женщину, к которой она могла бы ревновать. И, наверное, стоило пожалеть об этом! Отбросив покорность, раболепие и смирение, она могла бы продемонстрировать Ричарду другие стороны своего характера — жестокость, ярость, решимость, прятавшиеся под лилиями и белыми розами. Но ничего подобного не произошло, и их история продолжалась так, как я ее рассказываю.

На четвертый день, утром, с тем же самым по-детски демонстративным видом, подчеркивающим решимость удалиться в свой собственный мир, он вышел на конный двор, где Исаак в панике, а может быть, по рассеянности, оставил нескольких лошадей. Там были два боевых коня, ярко-желтый, по кличке Флейвел, и серый, Лайерд. Ричард решил выбрать одного из них для себя. Я интересовался лошадьми. Утро было ясным и теплым, и я вышел вместе с другими любопытными посмотреть, кого он выберет.

Серый сразу принял Ричарда, как будто он был его хозяином с того времени, как конь бегал еще жеребенком, желтый же не желал подчиняться чужому. В первую же секунду он сбросил короля Англии на землю, зафыркал и как безумный помчался по двору. Мы подбежали к Ричарду, полуоглушенному, распростертому на булыжниках.

— Поймайте лошадь, вы, шуты гороховые, и нечего на меня пялиться! — рявкнул он, поднялся и снова сел в седло.

На этот раз Флейвел применил другую тактику: взбрыкивая и пятясь, поднимаясь на задние ноги и ударяя о камни тяжелыми передними копытами, словно натренированный для поединка, он рывками пошел кружить по двору, то и дело прижимаясь то к косяку двери, то к стене или воротному столбу, с дьявольской хитростью пытаясь раздавить всаднику ногу. Но Ричард удержался в седле, продолжая борьбу с животным, и скоро из дверного проема и со стены, куда мы спрятались от бушевавшего коня, мы увидели, что его поведение изменилось. Флейвел прекратил борьбу и принялся демонстрировать свое искусство. Он выбрасывал, как в бою, передние ноги, сгруппировывался до половины собственной длины, кружился на задних ногах, не выходя из круга не больше среднего блюда, нависал передними ногами над воображаемым противником, а потом, опустив голову, взял «врага» в зубы, поднял и с размаху бросил оземь. Теперь это была уже не лошадь и всадник, а некое другое целое: получеловек-полулошадь, подобное легендарному кентавру, словно в огне поединка они сплавились воедино.

— Это мой конь, — сказал Ричард, спешившись, — но серого я забираю тоже. Я найду применение и ему.

Он постоял, переводя дыхание и утирая пот, заливавший глаза. Костяшки его пальцев были ссажены до кости при хитром маневре Флейвела, прижавшего его к стене, и часть крови вместе с грязью попала на покрытое каплями пота лицо. Тем временем на двор вошли сэр Стивен де Тернхем и сэр Бертран Верденский.

— Что принесло вас ко мне так рано, милорды?

— Письмо его величества короля французского, сир. Только что прибыл быстроходный корабль, — ответил сэр Бертран.

— Новости здесь путешествуют быстро, — заметил Ричард, стряхивая с носа каплю пота. — Ханжеский протест против того, что я заковал Исаака в цепи! Негоже одному монарху так обращаться с другим, негоже! — Он стал ломать печать, но липкая кровь на потных пальцах мешала ему, и он гаркнул: — Клянусь Богом, может кто-нибудь вскрыть для меня этот конверт или нет? А вы, болваны, оботрите коня! Или он должен простудиться, пока вы разеваете рты?