человек поймет это с первого взгляда. Кроме того, в нынешние времена, с окончанием крестового похода, поступает столько изделий восточного происхождения — рынок буквально наводнен ими, — что их аукционируют раздельно, в другие дни. Каково происхождение этого пояса? Он затруднился с ответом. В принципе, камни огранены так же, как во всем мире, но отверстия в сапфирах высверлены грубовато, — вероятно, это кустарная работа, а в рисунке вышивки чувствуется мавританское влияние, возможно, испанское. Может быть, его продал какой-нибудь испанец? Трудно сказать. Любой продавец может принести ценную вещь на аукцион и уйти с выручкой, за минусом комиссионных и налога — о да, продавцы тоже платят налог, разве не чудовищно? Налог с продавца, налог с покупателя — а потом публика удивляется, что все так дорого!

Прислонившись к небольшой открытой решетке, я разговаривала с ним не меньше получаса, зондируя почву, задавая наводящие вопросы, пытаясь найти хоть одну ниточку, за которую можно ухватиться, чтобы выяснить, как пояс Ричарда Плантагенета оказался на римском аукционе. Но все было тщетно. Скоро спускавшиеся сумерки и аромат еды, видимо готовящейся за лавкой, напомнили старику, что дело есть дело.

— Ну, так что же вы решили, сеньора?

— Я его покупаю. У меня нет с собой денег, но завтра утром я приду к вам первой и куплю этот пояс.

После таких слов интерес ко мне поубавился. Ювелир внимательно посмотрел через решетку и увидел просто одетую горбатую женщину, которая полчаса морочила ему голову. Его манеры стали холоднее. Он не рассердился, просто был раздосадован. Я вышла из лавки, понимая, что он не надеется снова меня увидеть. Ранним утром следующего дня ювелир был, несомненно, приятно удивлен, когда я пришла с золотыми монетами и купила пояс.

И вот он у меня в руках. Что с ним делать? Зачем я его купила? Ричард Плантагенет всегда очень странно относился к деньгам и к собственности вообще; вполне возможно, что он давно продал этот пояс, чтобы купить нескольких обозных мулов или десяток бочек солонины. Пояс мог быть и украден у него. Или снят с мертвого тела…

А Блондель?

Я вернулась домой, к занятым вышиванием Беренгарии с Иоанной. Они без моей помощи решили, что рукава тоже нужно расшить. Я заговорила о вышивке и подвела разговор к поясу.

— Пояс всегда на нем, — отозвалась Беренгария. — И в тот последний день он был под кожаным поясом и под туникой, как у обычного путника.

— О, и ты видела его собственными глазами?

— Да, Ричард показал мне. Приподнял тунику и сказал: «Видите, я всегда ношу ваш подарок».

Так ли было на самом деле? Или она просто хотела произвести впечатление на Иоанну и Иджидио, сидевшего рядом с дамами? Покажи я ей в тот момент пояс, и последовало бы море слез и бесполезных переживаний.

И я ничего не сказала. Оставив женщин за рукоделием, я снова пошла в лавку и попросила хозяина помочь мне попасть на аукцион. Где и по каким дням он проходит? Купив пояс, я вернула себе уважение ювелира, терпимо отнесшегося к некоторым моим странностям. Аукцион работал ежедневно. Он подробно объяснил, как его найти.

В далеком прошлом, представление о котором можно вызвать только силой воображения, это был амфитеатр. Уступами поднимались вверх сиденья — каменные или мраморные? Кажется, мраморные. Какой белизной они когда-то сияли. Я представила себе зрителей, подложивших под себя подушки или разложивших плащи на холодные уступы. Ничего этого теперь не было. А когда-то пологий склон спускался к открытой арене, а на ней сражались гладиаторы, стремившиеся поразить друг друга копьем. И раздавались возгласы: «Христиан на съеденье львам!» С такими мыслями я неловко опускалась по полуразрушенным ступеням, ведущим с улицы вниз, где аукцион был в полном разгаре.

Чего там только не продавали! Рабов, ослов, кипы шелка и полотна, пряности, овощи, фрукты, комнатных собак, кожи, зерно — в глазах рябило от обилия и разнообразия товаров. Хотя стоял оглушающий шум, в толпе чувствовался определенный порядок. Кое-кто пришел сюда только из любопытства, большинство же были людьми дела и точно знали, что им нужно. Я без особого труда отыскала место, где загорелый юноша с молотком аукционера в руке распродавал драгоценности. За его спиной высилась полуразрушенная колонна, а за нею зияла сводчатая ниша, забитая всяким хламом. Мой ювелир упоминал какую-то старую колонну, и я поняла, что попала именно туда, куда нужно, но при взгляде на эту нишу мне снова мерещились гладиаторы и львы. Я стояла, с интересом глядя на происходящее, пока юноша не покончил с распродажей. В тот день товара у него было мало и торги шли вяло. Подошел какой-то человек в папской ливрее, со счетами и с невольником-счетоводом. «Налоги», — подумала я.

Наконец я шагнула вперед.

— Я хотела бы кое о чем спросить вас.

К юноше тут же вернулась бойкость, с которой он завлекал толпу, управляя аукционом, ненадолго угасшая при расчетах со сборщиком налогов.

— Вам я готов рассказать все, что вас интересует, сеньора, — произнес он и окинул меня взглядом не то чтобы неприязненным, но хорошо мне знакомым и не задевавшим моего самолюбия, — в конце концов, будь я стройной и миловидной, я не бродила бы по чужим городам в одиночестве, как птица в полете.

— Тогда скажите мне, пожалуйста, откуда может быть эта вещь? — спросила я, вытряхивая пояс из куска полотна, в который его завернул ювелир.

— Нет ничего проще, — весело отреагировал юноша, но в его поверхностном, вульгарно- панибратском взгляде мелькнуло сомнение и подозрение, словно кто-то быстро и решительно отодвинул невидимую занавеску. — Я продал его здесь в прошлом месяце ювелиру Эмилио, — сказал он, словно продолжая начатую фразу.

— Это мне известно. Я только что из его лавки. Но мы разошлись с ним в вопросе о происхождении пояса. Это, конечно, глупо, но мне хочется доказать свою правоту. Пояс восхитителен, и я не жалею, что заплатила за него большие деньги, — но не восточная ли это работа, как вы думаете?

— Вена, — безапелляционно ответил он. — Пояс из Вены, если вам так важно знать.

— О, как интересно, — заметила я, убирая пояс и изобразив живую заинтересованность. — Как мило с вашей стороны, что вы смогли так молниеносно ответить на мой вопрос! А почему вы в этом уверены?

— Видна работа, вернее, ее часть, — беззаботно и одновременно льстиво ответил он. — То, как высверлены отверстия в камнях, свидетельствует о его венском происхождении.

Была какая-то причина для того, чтобы из всех городов, к которым пояс, разумеется, не имел никакого отношения, он назвал именно Вену — к этому выводу его привело, вероятно, что-то другое, кроме способа высверливания отверстий в камнях. Но я все еще колебалась, не решаясь задать прямой вопрос, который мог бы насторожить его и все испортить. Ведь такая дорогая вещь могла быть и украдена.

— Я никогда раньше не бывала в Риме, — непринужденно продолжала я, — и из всего, увиденного здесь, самое большое впечатление произвел на меня этот рынок. Сколько здесь разных вещей со всех концов земли. Подумать только! — Я дотронулась до пояса. — Из Вены!

— Здесь нет ничего удивительного. Дело в том, что человек, принесший мне его для продажи, побывал гораздо дальше Вены. Он покупает все, что можно потом перепродать, но главным образом торгует мехами. В прошлом месяце он приехал из города Минска, что где-то поблизости от Литвы, и привез на продажу партию отличных мехов, не говоря уже о нескольких вещах вроде этого пояса, случайно купленных им проездом в Вене, Инсбруке и Падуе.

— О, но Литва — это же конец света! Матерь Божия! Как бы мне хотелось поговорить с человеком, совершившим такое путешествие! Он сейчас на рынке, как вы думаете?

Аукционер расхохотался.

— Вы забавная, сеньора, скажу я вам! Что за фантазия — пожелать увидеть человека только потому, что он побывал в Литве! Мне очень жаль, что я не могу вам его представить. Вот бы он посмеялся! И рассказал бы про медведей и волков, и о деревьях, самые толстые ветви которых ломаются под тяжестью