— Девяносто шесть, если быть точной, — беззаботно закончила его фразу Микаэла, срывая маленький, грубый, засохший листок с ветки и растирая его большим и указательным пальцами. — Я девяносто седьмая.
Некоторое время отец Коуп сидел молча.
— Твои родители беспокоятся о тебе. Особенно отец. Он знал Магнуса Шербона…
— Но Магнус Шербон умер, брат, — прервала его Микаэла. — И до сих пор у меня все шло хорошо. Для моих родителей и для меня нет иной надежды в этой жизни.
Коуп достал что-то из кармана сутаны.
— Может быть, это поколеблет твою решимость, дитя мое? — Он протянул собеседнице сложенный листок бумаги.
Ей не хотелось брать его, но все же она взяла письмо в руки и осторожно развернула его. Ее горло сжалось при взгляде на знакомый, изящный почерк Элизабет Торнфилд.
Микаэла смахнула слезы, сложила письмо и вернула монаху.
— Ты не хочешь его сохранить? — спросил он, округлив глаза.
— Нет. Благодарю. — Она приложила к носу тыльную сторону ладони, не заботясь о хороших манерах. — Лорд Алан, вероятнее всего, будет недоволен тем, что его дочь послала мне это письмо. Полагаю, вы прочли его?
— Да, прочел. Сомневаюсь, что лорд Алан возразил бы, — он благословил меня на то, чтобы я передал его тебе.
Грудь Микаэлы наполнилась гневом при мысли о манипуляциях лорда Алана.
— Я постараюсь забыть о том, что прочла его. И если вас еще раз попросят что-нибудь передать мне, пожалуйста, не делайте этого.
— Микаэла…
— Лео, — позвала малыша Микаэла. Лео повернулся к ней. — Пойдем, нам пора возвратиться в замок.
Брат Коуп тоже поднялся на ноги.
— Не осуждайте лорда Алана за его выбор, Микаэла. Он сделал то, что считал наилучшим для всех обитателей Торнфилд-Мэнора.
— Несомненно. Вот почему меня больше нет в Торн-филд-Мэноре. — Лео бросился к Микаэле, уцепившись за ее юбки. Она взяла его за ручку и направилась прочь от Коупа, бросив ему: — До свидания, брат.
— Сиданя, Коп! — Лео обернулся, чтобы сказать слова прощания и помахать через плечо монаху. Затем его тоненький голосок, казалось, устремился вверх. — Эди Микэ-а пачет?
— Нет, Лео. — Микаэла шмыгнула носом и не посмотрела вниз, на мальчика, чтобы он не заметил ее слез. — Соринка попала в глаз, вот и все.
Глава 9
Что-то сильно огорчило мисс Форчун, и Родерик не мог не думать о причинах этого, так как совершенно точно был уверен, что это не из-за него.
Она плакала, пока наконец не уснула; это было заметно почти при полном отсутствии света в ее спальне, когда он смотрел на застывшую фигуру на постели через щель в балдахине над кроватью. Ее лицо на подушке было повернуто к нему, она лежала на самом краешке постели, сжимая в ладони покрывало. Тусклый свет из отдаленного окна освещал ее щеки и волосы, этого было достаточно, чтобы увидеть, как она плачет.
Так как Родерик был обречен проводить большую часть времени ночью, у него развилась необычная способность видеть в темноте.
Тихо пробираясь по спальне, он не увидел никакого свидетельства ее горя вокруг, в комнате, которая была его пристанищем в детстве. Все стояло на своих местах, ничто не было разбросано в приступе гнева или отчаяния. Возможно, все дело в атмосфере полной безнадежности, царившей в комнате, которую Родерик всегда ненавидел, но ему не приходило в голову, что те же чувства испытывает и Микаэла. Хотя она была явно несчастна.
Ему очень хотелось, чтобы девушка обрела здесь свое счастье. Но он не знал, как этого достичь. Никто никогда не был счастлив в Шербоне, за исключением его отца, но тот был демоном, который черпал счастье только в несчастьях других.
Вероятнее всего, он умер, впав в транс.
Родерик воспользовался моментом и склонился над кроватью, его правая нога не сгибалась, лицо находилось лишь в футе от спящей мисс Форчун. С того момента как девушки начали приезжать в Шербон в надежде выйти за него замуж, он ни разу не воспользовался секретной дверью своей прежней детской. Но с тех пор как он впервые увидел Микаэлу Форчун, он чувствовал, что не может оставаться вдали от новой претендентки. Хотя Родерик опасался встретиться с ней лицом к лицу, чтобы, увидев его, она в ужасе не сбежала из замка, как многие девушки, незаметно наблюдал за ней, пытаясь по крупицам добыть сведения, которые помогли бы ему удержать ее в Шербоне.
Раны, казалось, превратили его в дикого зверя, коим его и считали окрестные жители, — его ночное зрение было превосходным; слух, несмотря на временную глухоту на одно ухо, был острее, чем у летучей мыши; обоняние было таким тонким, что он мог с закрытыми глазами отличить лист дуба от листика березы. Он ощущал аромат Микаэлы с того места, где склонился над ней, — свежий аромат, словно исходящий от вереска, на который только что наступили ногой, и глубоко чувствовал ее печаль. Аромат был сладкий, но довольно грустный, что вызвало у него в голове ассоциацию с мокрым сеном, сложенным в конюшне и благополучно забытым.
— Так что же случилось? — выдохнул он, и его великолепный слух едва отметил произнесенные слова.
Но она пошевелилась, пробормотав что-то во сне, и даже в этих звуках слышалось отчаяние.
Родерик подождал, пока девушка затихнет, затем выпрямился. Он искушал свою удачу — ха! — оставаясь здесь и даже едва решаясь дышать в ее присутствии. Проснись она и обнаружив его — человека-зверя, покрытого шрамами, с искалеченным телом — черное чудовище, — она наверняка придет в ужас. Родерику стало стыдно.
Он проскользнул за отполированную скрытую дверь в небольшую комнатку, ведущую в коридор его собственного крыла.
Минула неделя, и хотя Родерик продолжал совершать свои ночные визиты к мисс Форчун, о чем, разумеется, она не догадывалась, он испытал огромное облегчение, обнаружив что она больше не засыпает в слезах.
Каждый раз он застывал над ней на пару минут, пытаясь почувствовать ее, понять душой и телом, словно это могло помочь ему проникнуть в ее печальную душу. Он размышлял о мотивах, связанных с ее приездом и пребыванием в Шербоне, в то время как никакая другая женщина не была в состоянии вынести жизнь в замке или его владельца. Он не мог прочитать скрытые тайны на ее спокойных закрытых веках, но каждый визит разжигал желание Родерика узнать ее, и эта ночь не была исключением.
Когда Родерик вернулся в свои покои, его ждали Хью и Лео, и как только Родерик распахнул дверь, Лео вскочил с ковра, на котором они расположились, и побежал приветствовать его.
