Приветствуя свидетеля предстоящей беседы холодным поклоном, лорд Энтони подумал: «Шевалье Дюран? Судя по фамилии, эмигрант из Франции. Видимо, последний из приятелей брата…»

Он тотчас одернул себя: связи старшего брата его совершенно не касаются. В отличие от того, с чем он пожаловал к Лео.

Поклон француза был, напротив, низким. Лорд Энтони дал бы этому стройному щеголю около тридцати лет. Вьющиеся каштановые волосы обрамляли пухлую физиономию с надутыми губами.

– К вашим услугам, – учтиво прошепелявил он.

– Шевалье – выходец из старинного рода, последний представитель семьи, – устало проговорил Лео. – К тому же он блестящий фехтовальщик и меткий стрелок. Филипу стоило бы выкроить время и потренироваться. Морис – отличный наставник, а дуэли становятся в наше время обычным делом… Итак, Тони? Можешь говорить без опаски, уверяю тебя.

Лорд Энтони устроился в кресле поудобнее и, бормоча слова благодарности, принял протянутый ему хрустальный бокал.

– Черт возьми, Лео, ты и так все знаешь! Ума не приложу, как ты все пронюхиваешь…

– По своим каналам, любезный братец. Пора бы тебе об этом помнить. Я ждал тебя раньше.

Барон побагровел.

– Я… Одним словом, я ждал, пока все подтвердится, прежде чем тебя беспокоить.

Он делал вид, что не замечает присутствия шевалье, который расположился рядом с креслом его брата и положил тонкую холеную руку на спинку. Кто он такой? Лео следовало бы быть осторожнее.

– Ближе к делу, Тони, не для того же ты тащился сюда, чтобы ходить вокруг да около! Молодая дама, именующая себя виконтессой Стэнбери – насколько я понимаю, она очень молода? – утраченная и вновь обретенная племянница вездесущей графини де Ландри… Итак, что еще тебе удалось узнать?

– С этой стороны все чисто: она действительно приходится Эдме родной племянницей и внучкой последнему графу Эймару, отправившемуся преумножать семейные богатства на Мартинику, но давшему жизнь лишь двум дочерям. Одним словом, – заторопился он, видя, что брат нетерпеливо задвигал бровями, – ее мать состояла в дружбе с казненной французской королевой, отчего попала, в свою очередь, под нож гильотины. Дочь была в то время совсем еще ребенком и потому сбежала с монахинями куда-то в Испанию, в монастырь. Плутовка действительно совсем юна, Лео! Ей от силы семнадцать-восемнадцать лет. Хорошие манеры и так далее. Ее отец, губернатор одной из провинций Новой Испании, наживший состояние, хотел было сделать ее своей наследницей, но…

– Но! Вот мы и переходим к самому интересному. Рассказывай! Только учти: к своему стыду, я теперь быстро устаю. Тебе ведь все это тоже не безразлично? Уверен, что ты навел справки столь же тщательно, как это сделал бы я.

Решив не обращать внимания на присутствие насупленного шевалье, лорд Энтони перешел к подробному рассказу, заодно выставляя Филипа в как можно более выгодном свете.

Герцог слушал его молча, иногда рассеянно барабаня длинными белыми пальцами по бархатному подлокотнику. Продолжая свой рассказ, лорд Энтони заметил про себя, что брат не выглядит смертельно больным. Уж не замыслил ли Лео какую-нибудь дьявольскую интригу? Лео был способен и не на такое. Однако в присутствии шевалье у него не хватало духу сознаться в своих опасениях.

Наконец он замолчал.

– Значит, он снова решил исчезнуть? – переспросил герцог. – Знаешь, Тони, я задаю себе вопрос: зачем? И что заставило эту молодую женщину приехать именно сюда, чтобы щеголять своим свежеприобретенным титулом перед всем английским светом? Не считаешь ли ты, что ей полезнее было бы вернуться к отцу или остаться во Франции?

– Насколько я понимаю, мадам Бонапарт – ее крестная мать. По словам Филипа, оставшись, она лишь усугубила бы и без того щекотливое положение, поскольку стало очевидно, что Бони задумал сделать ее своей любовницей.

– Значит, Доминик – ее спаситель? Дорогой Тони!.. Нет, лучше пришли ко мне Филипа. В конце концов, он напрямую заинтересован во всем этом. Или правду говорят, что он не в силах оторваться от прекрасной юной виконтессы?

Последнее заявление было похоже на нападение коршуна на зазевавшегося воробья. Лорд Энтони, застигнутый врасплох, поперхнулся бренди и закашлялся. Герцог с легкой улыбкой продолжил свое наступление:

– Я знаю, леди Марлоу на него обижена, и теперь претендентом на руку и состояние ее дочери выступает лорд Ормсби. Дорогой мой Тони, неужели умирающий должен устраивать твои дела?

Дерзкий шевалье наклонился к уху герцога и зашептал что-то на своем ненавистном лорду Энтони «лягушачьем» языке. Вместо того чтобы окаменеть от подобной фамильярности, герцог всего лишь приподнял бровь, собрав в старческие морщины все лицо.

– C’est vrai?[17] В таком случае племянник не заслуживает взбучки. Ты с ней встречался? Нет? В общем, после всех стараний, которые мы приложили в прошлом, мы не должны допускать скандала. Пришли ко мне Филипа. Я передам с тобой пригласительное письмо. Надеюсь, он не откажет мне в любезности и привезет в Клифф-Парк мою новую невестку? Нам с ней пора познакомиться.

Благоприятное решение брата ошеломило и лорда Энтони, и Филипа Синклера, причем последнего – в еще большей степени. Получив от дяди приглашение, больше похожее на повеление, а также запечатанный конверт, который ему надлежало передать на Гросвенор-сквер, он терялся в догадках. Что за козни на уме у дяди Лео? Такое покорное отступление было вовсе не в его правилах. С другой стороны, что могло быть разумнее? Признание герцогом невестки гарантировало бы Марисе благосклонность света и положило бы конец назойливым слухам.

В то же время он знал, что дядя – человек, напрочь лишенный сострадания и даже зачатков совести. Кому было знать его лучше, чем племяннику? Филип намеревался съездить в Корнуолл и все объяснить, но в последний момент струсил и передал эту миссию отцу. Теперь он оказался загнанным в угол. Предостеречь Марису? Но против чего? С момента ее появления в Лондоне им так ни разу и не удалось поговорить с глазу на глаз: деликатность вынуждала его умалчивать о ее поспешном замужестве и