Судя по всему, он дожидался, пока она окончательно одеревенеет от вынужденной неподвижности и свалится с неудобного дивана. Молчание казалось бесконечным. Ее волнение достигло предела: ей казалось, что еще немного – и она закричит. Во избежание позора она тихо обратилась к нему:

– Я… Прости, я очень устала. Позволь мне уйти…

– Позволь! Боже, какая кротость! Вы достигли своей цели, дорогая виконтесса, и теперь изображаете смирение. Почему вы не потребовали от меня извинений за то, что я испортил вторую часть вашего блестящего плана? Ведь первый консул наверняка согрел в ожидании вас свое ложе.

Она задохнулась, не ожидая такого мощного натиска.

– Моя цель? Мой план? Ошибаетесь, милорд! Это ваши происки. Вы принудили меня ко всему этому, к этой злой пародии на свадьбу, и притащили меня сюда с бог знает какими намерениями. Кажется, я вынуждена теперь мириться с вашим обществом, но должна ли я сносить еще и ваши оскорбления?

Мариса была слишком обессилена, чтобы заботиться о связности своей речи. Отповедь, которой она ответила на его нарочито жестокие слова, удивила ее самое, но одновременно придала сил: теперь она была полна решимости не сдаваться.

Он откинулся в кресле, сложил руки на груди и уставился на нее со злобным удовлетворением. Выходит, она решила дать ему бой? Что ж, это только сделает интереснее игру, которую они оба затеяли.

– Полагаю, мадам, вы стерпите все, что я сочту нужным. Или вы воображали, что все устроится по вашей воле?

– Не знаю, о чем ты говоришь! – в негодовании отрезала Мариса. – У меня и в мыслях не было выходить за тебя замуж. Ты силой сделал меня своей женой. Уж лучше бы я…

– Любопытно, что бы ты предпочла? Какая же ты лицемерка при всей невинности твоего облика! Я сам знаю о твоих предпочтениях: тебе бы хотелось видеть на моем месте Филипа Синклера или на худой конец твоего всемогущего любовника. Никак не возьму в толк, зачем ему понадобилось выдавать тебя замуж. Неужели всего лишь для того, чтобы сделать тебя респектабельнее и тем облегчить себе доступ к твоей постели? Должен отдать тебе должное: ты быстро набираешься ума!

– Ты невыносим! Наверное, запугивая меня, ты ощущаешь себя настоящим мужчиной. – От гнева Мариса вскочила и сжала кулаки. В голове у нее так стучало, что она потеряла всякую осторожность и дала волю словам: – Учти, у тебя ничего не выйдет, даже если ты меня прикончишь! Ты не человек, а похотливое чудовище, лютый зверь! До сих пор не могу взять в толк, как моя тетя, обычно такая разборчивая, согласилась уступить тебе. Возможно, она просто решила подсунуть тебе свою племянницу и таким образом от тебя отделаться? Ты – хищное животное, и ничего больше! Твой удел – шлюхи, которым не нужно ничего, кроме платы. Хотелось бы мне знать, удавалось ли тебе удовлетворить хоть одну женщину? Заботился ли ты о чем-либо, кроме собственной похоти? Не иначе, всех своих женщин ты либо покупал, либо насиловал, как меня. Ни на что другое ты не способен. О да, я предпочла бы тебе любого другого любовника, и даже Наполеона – говорят, он по крайней мере умеет пробудить желание в женщине!

Он молчал, наливаясь яростью. Она уже всхлипывала, но не могла остановиться.

– Можешь поступать со мной, как хочешь: ты уже продемонстрировал мне, слабой женщине, что ты сильнее. Можешь меня насиловать, можешь убить – я знаю, что не смогу тебе помешать. Но у меня все равно останется к тебе одно чувство – отвращение!

– Господи! – процедил он, не разжимая челюстей. – Если бы я не знал, что вы собой представляете, мадам, то решил бы, что вы даете мне уроки любви.

– Любовь? Это искусство, на которое вы не способны. Ваш удел – блудить, милорд.

Она сама понимала, что зашла слишком далеко. Он почернел, как грозовая туча, и свел брови на переносице.

– Вам нравится называть меня милордом? Уж не возомнили ли вы себя носительницей герцогского титула? Мне не по нутру, когда мне что-то или кого-то навязывают, пусть это даже любовница самого могущественного человека Франции, даже всей Европы! Потому я и привез вас сюда. Здесь вам будет преподан урок.

– Нет такого урока, которого вы бы уже не преподали мне силой, милорд, – обронила она сквозь зубы и тут же пожалела о своих словах.

– В таком случае не понимаю, почему ты стоишь как мраморное изваяние, черт бы тебя побрал! Снимай с себя одежду, живо! Невелика разница – жена, навязанная мужу, или уличная девка. Какие могут быть между нами церемонии?

– Это тебя навязали мне, а не наоборот! Если ты меня хочешь, то тебе придется попотеть: я тебе не шлюха, чтобы раздеваться перед тобой!

Как она смеет бросать ему такой дерзкий вызов, подбивая сорвать с нее одежду? Неужели она к этому и стремится?

Их глаза встретились. Противостояние золота и серебра не выявило победителя. Тогда Доминик с умышленной безжалостностью разорвал на ней бархатное платье от горла до самого пояса. Она зажмурилась, покачнулась, но не отступила. Он вцепился в ткань обеими руками и довершил начатое. Теперь она стояла перед ним нагая в колеблющихся отсветах камина.

– Знакомое зрелище! – зловеще произнес он, следя, не выкажет ли она признаков слабости.

Ему показалось, что она дрожит, но она обескуражила его, прошептав:

– Берегитесь, милорд.

Что за игру она затеяла на этот раз? Он испытывал негодование пополам с растерянностью и в то же время нарочито бесстыдно скользил оценивающим взглядом по ее стройному телу с золотым отливом. Он ждал, что она не выдержит и попытается прикрыть наготу, однако она не шелохнулась. Не иначе как привыкла расхаживать в чем мать родила! Кто они – другие мужчины, видевшие ее такой? Он вспомнил только что произнесенные ею оскорбительные слова и испытал сильное желание ударить ее, сбить с ног. Однако его что-то удержало – уж не неподвижность ли, с которой она ждала, что будет дальше?

Неожиданно для самого себя Доминик схватил ее за плечи, а не за трепещущее горло. Ее передернуло