Уходя от нее, Доминик уносил с собой душераздирающую картину: он снова и снова вспоминал, как она по-детски зажимает руками рот, чтобы не разрыдаться, и боролся с побуждением броситься назад и попытаться ее утешить. Широко шагая, он торопился покинуть пределы форта, окруженного невысокими стенами, но у самых ворот задержался, борясь с собой. В следующее мгновение он заметил Трюдо, привалившегося к деревянному столбу и скрестившего на груди руки.

Глаза усача странно поблескивали. В следующую секунду, пожав плечами, он придал им обычное циничное выражение.

– Простите, что вмешиваюсь не в свое дело. Но вы меня не замечали, а я нашел эту сценку захватывающей.

– Вот как? – Голос Доминика прозвучал зловеще, но Трюдо не обратил на это внимания и вышел следом за ним из форта.

– Видите ли, – лениво продолжал Трюдо, – вы ведь просили меня последить за малышкой и защитить ее в случае чего. Теперь это вошло у меня в привычку. Я готов защищать ее даже от самого себя. Но вам все равно нетрудно сделать ей больно, потому что бедняжка вас любит и приросла к вам всем своим сердечком. Вам, правда, нет до этого никакого дела. Жаль, что вы привыкли к шлюхам! Стоит женщине проявить характер, и вы тут же начинаете обходиться с ней как с продажной тварью. Увы!

Доминик остановился и обернулся к нему. Трюдо только этого и ждал: он смачно сплюнул на землю между собой и Домиником длинным плевком, коричневым от табака, забрызгав свои высокие индейские мокасины.

Глядя на него остановившимися глазами, Доминик осведомился с обманчивой учтивостью:

– Не пытаешься ли ты подбить меня на ссору, чтобы в случае своей победы подобрать остатки?

– Она не остатки, а прелесть! Если бы я надеялся сделать ее своей, то мне ничего не стоило бы вас убить – разумеется, случайно. Я знаю достаточно способов, ведь наш с вами друг Маррелл – хороший наставник. Зачем тратить патроны и рисковать собственной жизнью, сходясь лицом к лицу с вооруженным противником? Чего только не бывает: можно и с раненой лошади свалиться, и стрелу в глотку получить, и нож в спину – чего проще?

– Зачем ты портишь свой сюрприз такими предупреждениями?

Трюдо по-волчьи осклабился:

– Я всего лишь рассказываю, что могло бы произойти, mon ami. Наша маленькая Мариса любит вас. Зачем я буду делать ее несчастной?

Говоря, Трюдо держал руку поблизости от рукоятки ножа. Когда он умолк, воцарилась предгрозовая тишина. Немного погодя Трюдо увидел, как Доминик расправил сведенные мышцы.

– Благодарю за предостережение – и за совет, – сухо промолвил он. Его глаза, только что горевшие злобой, затуманились. Понять, что у него на уме, было невозможно.

Трюдо настороженно пожал плечами:

– Порой самое правильное – это оставаться честным, особенно когда предстоит длительный совместный путь и работа плечом к плечу.

Мариса, чувствуя себя совершенно разбитой и не имея сил постоять за себя, не знала о разговоре Доминика и Трюдо. Ей сообщила о нем Лали, всегда все замечавшая и ничего не пропускавшая мимо ушей. Посмеиваясь, она сказала:

– Видали, как капитан и Трюдо ходят вокруг друг друга что незнакомые коты? Недавно я застала их за разговором, напоминавшим ссору. Теперь они друг с другом подчеркнуто вежливы. Вот я и гадаю…

– У нас нет времени гадать, – перебила ее Мариса. – Смотри, сколько еды надо наготовить! Знаешь, кто мы такие? Две скво, и точка. Даже твой Полус присоединился к остальным. Собрались в кружок, как дети, и чертят на песке свои дурацкие карты, а до нас им дела нет.

– Просто друг с дружкой мужчины ведут себя не так, как с нами. Придется вам к этому привыкнуть. Что поделать, если им нравится пускать пыль в глаза!

Мариса проследила за взглядом Лали и увидела Полуса, поднимавшего одной рукой тяжелое седло, к явному удовольствию окруживших его индейцев.

– Эта страна принадлежит мужчинам. Но вот что я вам скажу: не очень-то я горюю, что родилась женщиной! Во всяком случае, теперь.

Они смущенно переглянулись, и Мариса невольно отыскала взглядом Доминика, сидевшего по другую сторону костра в распахнутой на груди рубахе, с мокрыми после купания волосами. Вспоминая прошедший день, она с горечью переживала нанесенную ей обиду.

После того как мужчины, включая индейцев (оказавшихся вовсе не такими молчаливыми, как привычно считалось, а весьма говорливыми), утолили голод, настал черед есть Марисы и Лали. Положение луны в небе указывало на поздний час.

Мариса снова погрузилась в мрачные мысли и молча помогала Лали мыть посуду, не произнося ни слова. Теперь она понимала, зачем он взял в поход женщин: на роль служанок! Должен же кто-то готовить, стирать и выполнять другие скучные обязанности, которые мужчины считают выше своего достоинства! Ей полагалось испытывать к нему благодарность за спасение ее жизни, хотя на самом деле Мариса просто сменила один вид рабства на другой.

Желая бросить ему вызов, она надела юбку и блузку с вырезом, которые он привез, хотя в таком виде еще больше соответствовала роли, которую он ей уготовил. Маркитантка! Он наказывал ее за несовершенные проступки, а также за свои собственные грехи, из-за которых она здесь и оказалась.

Она вспомнила песню, которую распевали лодочники во время ее странного плавания вниз по Миссисипи из Нэтчеза в Луизиану:

Поймав удивленный взгляд Лали, она спросила: