– Значит, Педро Ортеге пора тебя взнуздать, – грубо ответил он, подъезжая к ней.

Ей стало страшно. Она не испытывала к нему ни малейшего доверия, а только ненависть. Сейчас ему выдалась прекрасная возможность навсегда от нее избавиться. Вокруг не было ни души; если лошадь сбросит ее с утеса в реку, все только разведут руками: несчастный случай…

Доминик Челленджер, известный прежде как герцог Ройс и капитан-капер, обладал непревзойденным талантом сметать все преграды на своем пути. Почему он должен делать для нее исключение?

Мариса не сводила с него глаз и так судорожно натягивала поводья, что лошадь под ней гарцевала и всхрапывала, взволнованная приближением жеребца.

– Тебя никто не предупредил, что здесь опасно показываться одной? Головорезы из-под холма нередко спасаются здесь от речных туманов. Здесь хорошо трезветь и нападать на беззащитных – вроде тебя. – Он подъехал так близко, что она увидела его презрительную гримасу. – Или тебя забавляет риск?

Он выглядел теперь гораздо более устрашающим, безжалостным, опасным, чем когда-либо прежде. В этом по-прежнему девственно-диком краю он был на своем месте. Его коричневые кожаные бриджи были заправлены в высокие сапоги, шелковая рубашка небрежно распахнута на груди, из-за широкого пояса торчала рукоять пистолета.

Опасливо поглядев на него и облизнув внезапно пересохшие губы, Мариса проговорила:

– Почему бы тебе не убраться с моей дороги и не дать мне уйти? Здесь единственная угроза для меня – ты!

Он усмехнулся:

– Уж не решила ли ты, что меня может соблазнить мысль разделаться с тобой? Скажем, сбросить в реку или пристрелить? Все произошло бы без свидетелей…

Она невольно отпрянула назад.

– Осторожно, menina! – воскликнул он. – Или ты решила все сделать сама, избавив меня от лишних хлопот?

Думая только о своем спасении, она забыла об обрыве, на краю которого остановилась. Его ехидное напоминание заставило ее судорожно натянуть поводья. Вместо того чтобы замереть на месте, ее лошадь попятилась.

Выругавшись, он за одно мгновение преодолел разделявшее их расстояние и вцепился стальными пальцами в ее руку. Нервная лошадь Марисы застыла как вкопанная.

Теперь его бедро прикасалось к ее телу. Он снова выругался, видя, как отчаянно она пытается высвободиться.

– Черт бы тебя побрал! Видимо, смерть для тебя предпочтительнее моего прикосновения. Окажись на моем месте любой другой, ты мгновенно упала бы в его объятия.

Его сердитые серые глаза были теперь так близко, что она различала черные зрачки.

– И ты еще смеешь меня за это осуждать? – не выдержала она. – Ты надругался надо мной, чтобы потом всю жизнь только и делать, что винить меня за содеянное тобой же. Ты всегда держал наготове град обвинений! Чего тебе надо теперь – мести? За то, что я предпочитала других мужчин, которым ты в подметки не годишься по части внимательности и предупредительности?

Он вырвал у нее из рук поводья, заставив пригнуться к лошадиной гриве, чтобы не потерять равновесия. Его занесенная рука, мелькнув на фоне синего неба, обрушилась на ее лицо с такой силой, что она не смогла сдержать слез. Никто – ни мужчина, ни женщина – никогда еще с ней так не обращался! На мгновение у нее онемело все лицо, потом щека вспыхнула огнем. Едва не теряя сознание от боли и оскорбления, она ощутила вкус крови, выступившей на рассеченной губе. Она не успела издать ни звука: он стащил ее с лошади и вцепился стальными пальцами ей в плечи.

По ее лицу текли непрошеные слезы. На пылающей щеке, уже начавшей синеть, проступал как клеймо отпечаток его пятерни. Борясь с ним, она пыталась собраться с мыслями. Он ударил ее, едва не оглушил. Что в таком случае помешало ему ее прикончить?

Сама того не сознавая, она задавала этот вопрос вслух вперемежку с рыданиями и в конце концов добилась от него ответа.

– Мне следовало сделать это раньше. Кто-то должен был привести тебя в чувство – если, конечно, не все твои чувства помещаются у тебя между ног.

Она стала колотить его кулаками, но он, легко отбросив ее руки, ударил еще раз, но уже гораздо слабее и без того неистовства. Но и этого хватило, чтобы у нее из глаз хлынули новые фонтаны слез.

– Не смей! Отпусти! Дикарь! Зверь!

Он еще сильнее сжал ей плечи и швырнул ее в высокую влажную траву.

– Ты ожидала, что я тебя прикончу? Но я поступлю проще. Это вам более знакомо, миледи. – Он определенно передразнивал ее обращение «милорд»; казалось, с тех пор минули не годы, а столетия… Мариса следила распухшими глазами, как он расстегивает ремень. – Мне давно надо было с тобой расквитаться, – хрипло прошептал он и придавил ее к земле, запустив пальцы в ее спутанные волосы и накрывая ртом ее рот, чтобы заглушить вопль боли и негодования. Он так надолго перекрыл ей дыхание, что она прекратила свое жалкое сопротивление, сводившееся к граду ударов по его могучим плечам. Он задрал ей подол, разорвал ее тонкое белье и ворвался в нее с неистовством, перед которым померкла сила его пощечины.

Словно зверек, угодивший в силки, она боролась за свободу и право дышать, извиваясь всем телом под его сокрушительной тяжестью, пока не стало ясно, что он все равно ее не отпустит. Прекратив сопротивление, она смежила набухшие от слез веки.

Стоило ей перестать противиться насилию, как она почувствовала, что он подчинил себе не только ее волю, но и тело. Как только из головы улетучились мысли, ее безжизненное тело воспрянуло и стало отзываться на его телесный порыв. Это стало для него сладостным сюрпризом.

Бархатное платье для верховой езды намокло от росы. Его руки нашарили под тонкой рубашкой ее грудь, рот оторвался от ее рта и принялся осыпать поцелуями залитые слезами щеки.