ошибки. Надо было предоставить Фрэнку заниматься ею, а самому держаться на расстоянии, таковы и были его первоначальные намерения. Это уберегло бы его не только от душевных страданий, но и от нестерпимой боли в паху.

Валяясь на изрытом снарядами поле в Бельгии среди стонущих людей и жутко всхрапывающих лошадей, Гарри обещал себе больше не участвовать в событиях мирового значения. Больше никаких стрелковых полков, никаких особых заданий, которые он выполнял в течение последних десяти лет.

Однако он снова очутился не там, где хотел. И все из-за Кейт.

При этом Гарри оправдывал ее поведение. Он никогда не обходился с женщиной так скверно. Он хотел только немного нажать на нее, заставить потерять осмотрительность. Но стоило ему подойти к ней ближе, как все его с трудом обретенное самообладание улетучилось. Одного ее благоухания оказалось достаточно для этого.

Таково оказалось действие ее духов, странно будоражащей смеси жасмина и ванили, и запаха свежести, исходящего от ее волос. Его тело помнило эти запахи, как будто он держал ее в своих руках только неделю назад, словно все измены и ложь, годы, проведенные врозь, никогда не существовали. Его тело знать ничего не хотело об измене. Оно хотело ее так же, как всегда. Лежащей на кровати с раздвинутыми ногами, с устремленными на него глазами, увлажненными желанием. Дочь герцога, предлагающая себя обыкновенному мистеру Гарри Лиджу.

Он больше не был обыкновенным мистером Лиджем. Теперь он майор, сэр Гарри Лидж, возведенный в рыцарское достоинство за храбрость, друг Веллингтона и Ротшильда. Сын сквайра, посмевший полюбить дочь герцога, пошел далеко. Но Кейт все еще оставалась дочерью герцога. А он утратил вкус к дочерям герцогов десять лет тому назад.

Хотя, по-видимому, это не так. Даже мучаясь от боли, Гарри не переставал желать ее. Даже лишившись иллюзий, донельзя разъяренный, он не мог выкинуть из памяти, как удивленно она вздыхала, когда он трогал ее, какой бархатно-мягкой была ее кожа, когда они прижимались друг к другу, бедро к бедру, живот к животу, какими округлыми были соблазнительные груди, прижатые к его груди.

И ее глаза. Зеленые, как трава, с маленькими желтыми крапинками, которые загорались, когда она возбуждалась, и туманились, когда они целовались и отдыхали. Глаза были в ней самым прекрасным, они менялись, в них все время жили эмоции, напоминая ему о вересковых пустошах с бегущими над ними облаками. Хватит с него этих глаз, которые по желанию могли пробуждать в нем и гнев, и ликование.

Когда-то он был таким простодушным.

Кейт и поля сражений изменили его. Теперь единственное, во что верил Гарри, — это надежность хорошо продуманного фундамента, удобство удачно встроенных лестниц и правильно размещенных окон и прочность крыши. В красоту архитектуры.

Он криво улыбнулся. Еще он верил в вожделение. Разве он сам не пример тому? Он мог бы поклясться, что Кейт тоже возбудилась. Он чувствовал это; ее тело притягивалось к его телу, как металл к магниту. Не важно, что было раньше, что могло случиться позже, в этот момент она хотела его так же сильно, как он — ее. По крайней мере, это не изменилось.

Гарри вздохнул и распрямился. Ему нужно быть осторожнее. Хладнокровнее. Если не хочет, чтобы «львы» ускользнули от него.

Он просто очень устал. А Кейт оставалась все той же Кейт. Эти дни покажутся ему очень долгими.

— Не хотите ли ненадолго прилечь, майор? — услышал он рядом.

Гарри поднял глаза и с удивлением увидел своего вестового, стоявшего в каких-нибудь четырех футах от него со свечой в руках, явно на пути в библиотеку.

— Спасибо, Мадж. Боюсь, сейчас не время.

— Я присмотрю вместо вас, сэр, — настаивал мальчик.

Однажды во время походов на континенте Гарри пришлось видеть картину Боттичелли, на которой был изображен ангел. Если бы он не знал, что это не так, он мог бы поклясться, что тот самый ангел сейчас стоял перед ним: юный, гибкий прекрасный мальчик с вьющимися каштановыми волосами и влажными карими глазами, невинными, как у младенца. Слишком красивый, чтобы бросить его без всякой защиты в стрелковый полк.

Выпрямившись, насколько это было возможно, Гарри прошел в комнату, которую его люди окрестили штабом.

— У нас много дел, Мадж. Давай займемся ими.

— Пожалуйста, сэр, — произнес Мадж, следуя за ним. — Скажите мне, что мы не останемся здесь надолго.

Мадж явно уже побывал в этой комнате. Ставни были открыты, так что внутрь проникал слабый лунный свет. Однако он не мог скрыть царивших в ней запустения и убогости.

— Прости, Мадж, — сказал Гарри, расстегивая пряжку седельного вьюка, лежавшего на дубовом столе. — Нам придется на какое-то время здесь задержаться. Мистер Хиллиард уверил меня, что в этом доме давно никто не живет, так что никому не придет в голову искать нас здесь.

Мадж осмотрел помещение своими огромными глазами, как если бы он был христианским мучеником, обозревающим Колизей.

— Ну что же, тем лучше, сэр…

Гарри не винил мальчика. Библиотека была такой же запущенной и мрачной, как и все остальное в доме. Комната, когда-то обитая дубовыми панелями, с кессонным потолком и стрельчатыми окнами, лишилась книг, превратилась в темное, пропахшее плесенью помещение с облезлыми стенами, на которых виднелись следы от потеков воды. Гарри не мог поверить, что дядя Диккана жил здесь еще четыре года назад. Понадобились бы десятилетия, чтобы довести дом до такого плачевного состояния.

Он только мельком видел дом снаружи и не нашел ничего заслуживающего внимания: плохо сочетающиеся крылья были кое-как объединены в некое средневековое аббатство. Желтоватый котсуолдский камень и красный кирпич, непонятный серый булыжник — все с пятнами, как на одежде нищего. Однако при всем при том костяк был надежным. Гарри сожалел, что все это оставили разрушаться.

Усадьба скорее всего никогда не была хороша, но с некоторыми усилиями ее можно было бы привести в приличное состояние. Ему не повредило бы занять свой ум чем-нибудь помимо пленницы.

Гарри подумал о фурии, запертой в спальне, и вздохнул. Он чувствовал, что все свое время ему придется проводить в попытках перехитрить маленькую герцогиню.

— Сколько здесь спален, которые не протекают? — спросил он и, взяв у Маджа свечу, прошел к камину.

Мадж вздохнул.

— Одна.

Которая была отдана Кейт.

— Ладно, тогда отнеси несколько скаток в любую сухую комнату на первом этаже. Есть здесь какие- нибудь припасы и кто-нибудь из слуг?

— Нет, сэр, — уныло ответил Мадж. — В кладовой только мыши и пыль. Филлипс пошел посмотреть, что в конюшне.

Гарри опустился на колени и поднес свечу к зиявшему отверстию под каминной полкой.

— Нам приходилось ночевать и в худших местах. — Однако и там в трубах была тяга. В отличие от этого.

Свеча замигала и погасла.

— То было на войне, — сказал мальчик. — Сэр.

— У Шредер есть деньги, — напомнил Гарри мальчику. — Прикиньте, где ближайший город, и закупите провизии. Если спросят, отвечайте, что мы подумываем купить эту усадьбу, чтобы приспособить ее под охотничий домик.

Маджа уже не было видно.

— Шредер здесь, — донесся из темноты женский голос, жестко, как в немецком, произносивший согласные.

Гарри поднял голову и увидел входившую в комнату полногрудую блондинку.