юродивому муженьку это только понравится! Если ты и впрямь хочешь его уесть, тогда лучше начни всем подряд рассказывать, какой он у тебя добрый да распрекрасный и как он любит лежать в постельке с тобой по воскресеньям и читать «Таймс»!
Тодд злобно покосился на меня, и мне стало интересно, как все же еврею из Квинса удалось сделаться настолько похожим на Фу Манчу[9]. Даже глаза у него стали слегка косоватыми, кожа чуть пожелтела, а борода и усы делали его просто копией Фу Манчу. Тодд всегда одевался в черное, и тот день не был исключением. На нем была черная тенниска от «Версаче» с огромной черной кожаной буквой «V» на груди и черные велосипедные шорты из лайкры. И тенниска, и шорты обтягивали его мускулистое натренированное тело, как вторая кожа, а чуть ниже поясницы из-под его велосипедных шорт отчетливо выпирали контуры короткоствольной пушки 38-го калибра, которую Тодд всегда имел при себе. Предплечья Тодда были покрыты жесткими черными волосами, густыми, как у оборотня.
– Не понимаю, зачем ты подзуживаешь ее, – пробормотал Тодд, продолжая обматывать жену скотчем. – Не надо обращать на нее внимания, так всем будет проще.
Бомба заскрежетала ослепительно белыми зубами:
– О, на себя не обращай вниманье, тебилль!
– Не «тебилль», а «дебил»! – придрался Тодд. – Кретинка швейцарская! А ну заткнись и не двигайся! Я почти закончил.
Тодд протянул руку к кровати и взял переносной металлодетектор – такие применяют при досмотре в аэропорту. Он начал водить детектором вверх-вниз по всему телу Бомбы. Добравшись до ее огромного бюста, Тодд на секунду притормозил… я тоже на секунду отвлекся… да уж, у Бомбы была просто отменная пара буферов.
– Я тебе говориль, идьотт! – с торжеством заявила Бомба. – Нет и нет звук! Это же бумажные деньги, не серебро. Зачем детектур обнаружит их, так? Зачем ты деньги тратил, тюпой предмет купиль? Я же говориль «не надо!», и я говориль «косёль»!
Тодд потряс головой и рявкнул:
– Еще раз скажешь «козел» – пеняй на себя. Думаешь, я шучу? Ну так давай, повтори еще раз! Но я все же тебе отвечу. На каждой стодолларовой банкноте есть тонкая металлическая полоска, и я просто хотел убедиться, что детектор не среагирует на такое количество баксов сразу. Вот, смотри, – Тодд вытащил стодолларовую бумажку из одной пачки и поднес ее к свету. На просвет хорошо была видна металлическая полоса толщиной с миллиметр, пересекающая банкноту от верхнего края до нижнего.
Довольный собой, Тодд сказал:
– Ну что, швейцарская гениальность, поняла? И больше во мне не сомневайся!
– Ладно, Тотт, но больше ты от меня ничего не получишь. Тебе надо беречь меня; я – красивая девушка! Я найду себе другого. Ты тут выделываешься перед своим приятелем, но главная в нашей семье все равно я, и ты, Тотт…
Швейцарская Бомба долго распространялась о том, как ее «Тотт» плохо с ней обращается, но я уже не слушал. Мне стало до горечи очевидно: в одиночку она не сможет провезти контрабандой достаточно налички, чтобы я мог провернуть действительно стоящее дельце. И хотя она порывалась набить баксами еще и свой чемодан, я лично считал это слишком рискованным: ей пришлось бы съездить туда и обратно десять раз, чтобы провезти все три миллиона. А значит, таможню придется проходить двадцать раз, по десять на каждой стороне Атлантики. Ее швейцарское гражданство гарантировало ей въезд в Швейцарию без проблем, да и шансы, что ее задержат на
И все же – вновь и вновь играть с огнем, рискуя быть пойманным с поличным, казалось безрассудным. Рано или поздно что-нибудь пойдет не так. А три миллиона были лишь стартовой суммой. Если дело пойдет, я планировал переправить контрабандой в пять раз больше.
Я сказал Тодду и Швейцарской Бомбе:
– Мне очень неловко, ребята, что я тут встрял и мешаю вам убивать друг друга, но, если ты не против, Кэролайн, я бы хотел прогуляться наедине с Тоддом по пляжу. Не думаю, что ты одна сможешь провезти достаточно бабок, поэтому нам нужно еще покумекать, а я предпочитаю не говорить о таких вещах в доме.
Я протянул руку к кровати, взял портновские ножницы и сунул их Тодду:
– На, разрежь ее путы, и пойдем прошвырнемся на пляж.
– Да ну ее, – сказал Тодд, отдавая ножницы Бомбе. – Пускай сама разрезает. Будет чем заняться. А то разговаривает больно много. По магазинам шляется да разговаривает – только этим и занимается.
– О, просто смешной человек, ты, Тотт! Какой великий любофнк! Смех, да и только. Ступай, Джордан, гуляй его дольше. А я в тишине и спокойствии сама себя разрежу.
С некоторым сомнением я уточнил:
– Ты уверена, Кэролайн?
– Да, она уверена, – ответил за Бомбу Тодд. Потом посмотрел ей прямо в глаза и медленно сказал: – Когда мы вернемся, я пересчитаю все до единой бумажки, и если хотя бы одного бакса не хватит, я перережу тебе горло и буду смотреть, как ты истечешь кровью до смерти.
Швейцарская Бомба сорвалась на крик:
– О-о, это последний раз ты мне угрожал! Я… я сыпать ятт во все твои
Мы с Тоддом вышли из спальни через стеклянную раздвижную дверь, открывавшуюся на Атлантический океан. И хотя эта дверь была достаточно прочной, чтобы выдержать ураган пятой категории, я мог расслышать крики Кэролайн, даже когда мы вышли на набережную.
В дальнем конце набережной длинный деревянный настил спускался к песку. Пока мы шли вдоль кромки воды, мне было тепло и спокойно, несмотря на голос, так и кричавший в моей голове: «Ты на полпути к одной из величайших ошибок в своей жизни!» Но я не обращал внимания на этот голос, наслаждаясь томной теплотой солнца.
Мы брели на запад, и темно-синие волны Атлантического океана плескались слева от нас. Примерно в двух сотнях ярдов от берега шел рыболовецкий траулер, и я видел, как белые чайки сновали по его следу, пытаясь своровать остатки дневного улова. Несмотря на очевидную безобидность судна, мне все равно мерещилось, что на мостике стоит агент ФБР и наводит на нас микрофон в попытке подслушать разговор.
Глубоко вздохнув, я подавил приступ паранойи и сказал:
– Одной Кэролайн мало. Слишком много поездок ей придется совершить, а если она будет сновать туда-сюда, таможенники в конце концов запомнят ее паспорт. И я не могу себе позволить растянуть переправку на шесть месяцев. У меня есть дела в Штатах, которые зависят от перевода средств за рубеж.
Тодд кивнул, но ничего не сказал. Он был достаточно умен, чтобы не расспрашивать о том, какого рода дела у меня были и почему все надо было провернуть так срочно. Но факт оставался фактом: я должен переправить свои бабки за океан как можно быстрее. Как я и подозревал, компания «Доллар Тайм» находилась в гораздо более печальном положении, чем это пытался преподнести Камински, и нуждалась в немедленном вливании трех миллионов баксов.
Если я попытаюсь получить эти деньги путем превращения компании в публичную и вывода ее акций на рынок, на это уйдет по меньшей мере три месяца и мне придется провести полный аудит «Доллар Тайм». Какая ужасная вскроется картина! Боже! Учитывая темпы, с которыми компания прожигала наличность, я был уверен, что аудиторы выразят серьезнейшие сомнения в том, что компания сможет продолжить свою деятельность в следующем году. Если такое случится, то Национальная ассоциация дилеров по ценным бумагам перестанет котировать акции компании на бирже и перед компанией замаячит смерть. Вычеркнутые с биржи акции превратятся просто в бумажки, и все будет потеряно.
Так что моим единственным вариантом было выручить средства путем размещения акций по закрытой
