играть в свои кубики. Гвинн и Джанет также выразили готовность заступить на дежурство – правда, перед этим обе чуть ли не шесть часов подряд бились в истерике. Да что там они – даже Салли, моя нежно любимая шоколадная лабрадорша, добровольно взяла на себя обязанности сиделки – устроилась у изголовья кроватки Картера и покидала его только чтобы выбежать в сад или поесть, да и то ненадолго. В отличие от нее, Рокки, псу Герцогини, зловредному маленькому ублюдку, явно было наплевать на Картера. С безмятежным видом он продолжал отравлять существование всех и каждого в доме – беспрестанно и без всякой причины лаял, таскал у Салли еду из миски, пока та дежурила возле Картера, молясь за его здоровье вместе со всеми, как и положено хорошей собаке.

Однако больше всех меня разочаровала Руби, детская медсестра, которую нам так расхваливали в агентстве по найму, одном из тех, что подыскивают ямайских сиделок для богатых семей. Проблемы начались в тот самый день, когда Ночной Рокко привез ее сюда, – ему вдруг показалось, что от нее пахнет спиртным. Дождавшись, когда она распакует чемодан, он счел нужным обыскать ее комнату. Через пятнадцать минут, затолкав ее обратно в машину, он отвез ее обратно, и с тех пор мы ничего о ней не слышали. Единственный плюс всей этой истории заключался в том, что мы в результате оказались обладателями пяти бутылок виски «Джек Дэниелс». Конфискованные Рокко, они перекочевали в мой бар.

Присланная на замену медсестра приехала часа через два – и тоже, похоже, прямо с Ямайки. Звали ее Эрика, и она оказалась настоящим сокровищем, поскольку тут же нашла общий язык и с Гвинн, и с остальной компанией. Эрика быстро влилась в команду добровольцев, заступивших на вахту возле кроватки Картера.

Прошло четыре дня – у Картера по-прежнему не замечалось ни малейших признаков сердечной недостаточности. Между тем мы с отцом навели справки, выясняя, кто считается лучшим детским кардиологом. Все в один голос называли имя доктора Эдварда Голенко. Он был главой хирургического отделения манхэттенской больницы «Маунт-Синай».

Увы, записаться к нему на прием можно было только через три месяца, однако эти три месяца чудесным образом сократились до одного дня – как только доктору Голенко сообщили, что некий мистер Белфорт собирается пожертвовать отделению детской кардиологии кругленькую сумму в 50 тысяч. Итак, на пятый день своей жизни Картер снова оказался на смотровом столе, только в этот раз его окружала толпа докторов и сестер, наперебой восхищавшимися его ресницами, – слава всевышнему, минут через пятнадцать медики все же занялись наконец делом.

Мы с Герцогиней молча стояли в сторонке, глядя, как команда докторов готовит к работе какой-то суперсовременный и супернавороченный медицинский агрегат – чтобы, как я понял, поглубже заглянуть Картеру прямо в сердце и рассмотреть его гораздо лучше, чем это можно было сделать с помощью обычного эхокардиографа. Доктор Голенко оказался высоким, худощавым, слегка лысеющим человеком с очень добрым лицом. Я рассеянно оглядел комнату… и с удивлением обнаружил, что в палату набилось как минимум девять взрослых в белых халатах. Они взирали на моего сына с таким восторженным благоговением, словно на бесценное сокровище (ну да, так оно и было). Потом я скосил глаза на Герцогиню, по привычке кусавшую губы. Она вытянула шею, явно стараясь ничего не пропустить, и я вдруг подумал, неужели она сейчас думает о том же, о чем и я, а именно: Какое же счастье, что мы богаты! Потому что если кто и мог спасти нашего сына, то только эти люди.

Обменявшись несколькими фразами на том суахили, на котором обычно разговаривают между собой врачи, доктор Голенко с улыбкой обернулся к нам.

– У меня для вас хорошая новость. С вашим сыном все будет в порядке. Дефект перегородки почти устранен, поскольку градиент давления минимизировал ретроградный кровоток между…

Закончить ему не удалось, поскольку в этот момент Герцогиня налетела на него, словно смерч. Все, кто присутствовал при этой сцене, разразились хохотом, глядя, как моя жена, подпрыгнув, повисла на шее почтенного доктора и принялась бурно его тискать.

– Вот бы все мамочки моих пациентов радовались, как она! – окружающие снова захохотали. Пунцовый доктор Голенко беспомощно оглянулся на меня.

Какой же это был счастливый миг! Господь в неизреченной милости своей оставил в сердце моего сына еще одну дыру, чтобы компенсировать первую, но к тому времени, как Картеру стукнет пять, уверил нас доктор Голенко, от них обеих не останется и следа.

На обратном пути, сидя в лимузине, мы с Герцогиней сияли, как новенькие доллары. Картер в своей переноске лежал между нами, а Рокко сидел впереди рядом с Джорджем.

– Проблема в том, что я теперь превращусь в параноика, – вздохнула вдруг Герцогиня. – Даже не знаю, смогу ли я обращаться с ним так, как в свое время с Чэндлер. Она была такой крепкой, здоровенькой… мне и в голову не приходило о чем-то волноваться.

Я поцеловал ее в щеку.

– Не беспокойся, дорогая. Через пару дней все придет в норму. Вот увидишь.

– Не знаю, – протянула Герцогиня. – Боюсь даже думать о том, как все могло бы повернуться.

– Ничего не случится, поверь. Все уже позади!

Но пока мы не доехали домой, я суеверно держал скрещенными пальцы, руки и даже ноги. Просто на всякий случай.

Сентябрь 1995

(Пять недель спустя)

Неудивительно, что Сапожник сидит за столом и пыжится, словно человек, которому весь мир лижет яйца, думал я. По нашим расчетам, 1996 год должен был принести нам около 50 миллионов чистоганом, прибыльность компаний росла день ото дня. Выручка в универмагах била рекорды, торговля товарами с нашей торговой маркой шла в гору, вопрос с лицензированием имени Стива Мэддена в качестве бренда продвигался даже быстрее, чем мы надеялись, а магазины розничной торговли, которых у нас к тому времени было уже девять, процветали. Деньги текли рекой. По выходным у дверей магазинов выстраивались очереди, а Стив стал своего рода знаменитостью, самым известным дизайнером обуви, которого девочки-подростки просто боготворили.

Единственной ложкой дегтя в этой бочке меда стало то, что я услышал от него потом.

– Думаю, пришло время распрощаться с Делукой. Если избавимся от него сейчас, сможем заодно выкупить его пакет акций компании, который мы ему продали по фиксированной цене, – Стив равнодушно пожал плечами. – Как бы там ни было, если он задержится у нас, то может продать его кому-то еще, и мы окажемся в заднице.

Я удивился. Дело в том, что количество акций, которое принадлежало Делуке, было настолько мизерным, что не играло никакой роли. И никого не интересовало – кроме самого Делуки, конечно, потому что если бы эти акции обратились в дым, ему бы пришел конец и Делука стал бы еще одной жертвой хитроумно составленного контракта, который подписывали наши сотрудники при приеме на работу.

– Ты не можешь так поступить с Гэри, – запротестовал я. – Бедняга вкалывал на нас, как вол, весь этот год, с тех пор как пришел сюда. Я не хуже тебя знаю, что иногда он настоящая заноза в заднице, и все равно, ты не можешь поступить так с одним из тех, кто работает на тебя, особенно с таким человеком, как Гэри, который предан тебе, как пес. Это чертовски несправедливо, Стив. И в корне неправильно. Только представь себе, что после этого подумают остальные. Вот такие подлости и подрывают дух компании. Все наши служащие гордятся своими пакетами акций; благодаря им они тоже чувствуют себя немножко хозяевами компании; и еще это дает им уверенность в своем будущем. Хочешь уволить его? – я перевел дух. – Ладно. Только нужно дать ему столько, сколько он стоит, может, даже чуточку больше, если на то пошло. Это единственный вариант. Все остальное – глупость. Так дела не делаются.

– Не понимаю я тебя, – Сапожник пожал плечами. – Ты же первый высмеивал Делуку. Так какого хрена ты так переживаешь, что я отберу у него его акции?

– Во-первых, я беззлобно подтрунивал над ним, а не издевался, и в конце концов у людей поднималось настроение. Я над всеми подшучиваю, Стив, в том числе и над собой. Да и над тобой тоже. Но мне действительно симпатичен Гэри; он хороший парень и чертовски преданный.

Я тяжело вздохнул.