бури, он мог бы спасти этих людей, а не погубить в результате своего неверного решения. А все казалось таким простым и логичным! По радио рекомендовали двигаться на юг, и все говорили, что лучше всего идти по Пятой авеню, чтобы добраться до тоннелей. Он просто следовал плану эвакуации, о которой слышал, и выполнял приказ президента так же, как и любой другой полицейский на его месте! Кому он, спрашивается, должен был поверить: президенту США или пацану-недоучке? Бросьте, на самом деле у него не было выбора.

Эвакуация? Ну что ж, пусть будет эвакуация, господин президент. Именно это мы и делаем. Только что будет с нами дальше?

Он со своими людьми находился под пролетом Бруклинского моста и радовался тому, что у них нашлось хоть такое укрытие. Тоннели были затоплены, а идти через Хадсон с его ненадежным льдом и убийственно сильным и холодным ветром они не решились. Скорее всего, вода уже давно замерзла, но она была покрыта таким слоем снега, что пробраться через него было практически невозможно. К тому же в снегу образовались воздушные карманы, откуда доносились крики угодивших в них людей.

— Господь — пастырь мой, — шептал Кэмпбелл, — идя долиной смертной тени, не убоюсь я зла…

Он бесстрастно смотрел на то, как люди пробуждались, вяло выбираясь из-под засыпавшего их снега. Джимми Престон, водитель такси, сказал:

— Может, нам просто повернуть назад?

— Куда? Как? — Олли Старнс, охранник из библиотеки, эхом отозвался на мысли самого Кэмпбелла. — Зачем? Половина города замерзла под водой. Нам некуда возвращаться.

— Надо было оставаться в библиотеке, — ворчал Джимми.

Вот она, безобразная, убийственная правда. Том посвятил свою жизнь защите и помощи людям, а теперь вел их навстречу смерти.

Им больше ничего не оставалось, кроме как подниматься и продолжать свой бессмысленный путь. К тому же люди всегда надеются на чудо. У них было мало шансов, но тем не менее они у них были.

— Пошли, ребята, — сказал он, хлопая руками в перчатках. — Пора вставать и двигаться.

Олли и Джимми поднялись на ноги, следом за ними задвигались остальные фигуры. Правда, одна так и осталась лежать. Том вспомнил, что ее звали Ноэль. Она решила лечь в отдалении, вместо того чтобы сделать то, что он сказал: устроиться бок о бок с другими людьми и согреваться их теплом. Он протянул руку и потряс ее за плечо.

— Вставайте, нам пора идти дальше.

Она медленно перевернулась, и сперва он даже подумал, что она просыпается, но потом увидел гладкое как лед и голубое лицо. Как любой человек, знакомый со смертью, он понял, что Ноэль больше нет. Ему не нужно было искать ее пульс, но он решил выполнить свой долг до конца. Она была неподвижна и тиха. Он хотел приоткрыть ей веко, но ее глаза окаменели. Все, это труп. Том вытащил свой блокнот и записал дату, время и ее имя — Ноэль Паркс. Затем каллиграфическим почерком ученика школы при католической церкви он добавил 10–54, код, обозначающий мертвое тело.

Посмотрев на остальных, он убедился в том, что на него никто не смотрит, и натянул ей капюшон на лицо, набросав потом на него немного снега. Не надо, чтобы остальные ее видели. Они и так уже деморализованы.

Он вернулся к исполнению своих обязанностей и с улыбкой повел людей навстречу неизвестности.

Джей Ди наблюдал за тем, как Лютер методично и аккуратно вырывал страницы книги. Он поймал себя на мысли о том, что был очарован этим человеком, живущим на другом полюсе той жизни, к которой привык он сам. До того как познакомился с Лютером, он не обращал на бездомных совершенно никакого внимания. Он считал их либо ленивыми, либо больными. Лютера нельзя было отнести к какой-либо из этих категорий. Он сделал нелегкий выбор, выйдя из того мира, который Джей Ди считал единственно правильным и достойным. Если ты не можешь получить все блага цивилизации, то ты хотя бы должен их хотеть! Как могло быть иначе? Этот же человек жил по своим собственным правилам. Он не хотел ничего, кроме пищи для себя и Будды и удовлетворения основных своих нужд. Разговаривая с ним, Джей Ди узнал немногое, потому что Лютера нельзя было назвать общительным человеком. Оказывается, он не ездил в машине уже двадцать лет. Каким-то образом Лютер был связан с миром коммерции. Он когда-то был то ли юристом, то ли журналистом, но к своей настоящей жизни пришел сам, а не в результате какого-либо несчастного случая. Он просто выбрал такой образ жизни.

Теперь же он был занят чем-то совершенно непонятным и удивительным: он вырывал из книг страницы, сворачивал их в комки и запихивал в штанины и рукава. Он постепенно становился похож на персонажа, рекламирующего пункты проверки давления в колесах или кондитерские изделия.

— Что ты делаешь? — спросил Джей Ди, отказавшись от попыток догадаться об этом самостоятельно.

— Утепляюсь. Лучше всего для этого подходят газеты, но и так тоже ничего.

Джей Ди с трудом верил свои ушам.

— Поживи на улице и научишься сохранять свое тепло.

Лютеру этот парнишка тоже показался интересным. Он был таким свежим и невинным, что это рождало в его душе смешанные чувства. Лютеру довелось многое пережить, а сейчас перед ним сидел красивый, сильный, умный паренек, который еще даже не догадывался о том, что в жизни бывают проблемы. Он был даже приятен, только… многого еще не знал.

Наблюдая, как Джей Ди гладит Будду, Лютер почувствовал симпатию к мальчишке. Пса нельзя было назвать красавцем, к тому же он давно был не первой свежести. В общем, им обоим не мешало бы вымыться, поэтому большинство из их маленького общества, скажем так, старались держаться от них в сторонке. Некоторые просто шарахались. В итоге Лютер всегда старался устроиться в дальнем углу общей комнаты, чтобы не смущать людей, которые были не в состоянии переносить исходивший от них запах. Джея Ди, казалось, он не беспокоил. Лютер наблюдал за выражением молодого лица, пока парень и пес играли друг с другом. Джей Ди был чем-то опечален, хотя сейчас у всех для этого причин было больше чем достаточно. Он был один и не знал, где находились его родители.

— Волнуешься о родителях?

— О брате.

Да, это было тяжело. Лютер даже не стал спрашивать, кто из них старше, потому что ответ был очевиден. Старшие братья должны заботиться о младших, поэтому парнишка так огорчен.

— Как его зовут?

— Бенджамин. Но я зову его Бенни.

Джей Ди внимательно посмотрел на Лютера. Что задумал этот старый бродяга? Зачем он задает ему такие личные вопросы? Лютер ответил на этот взгляд, и в его глазах Джей Ди увидел сочувствие, даже сострадание. Такое испытывает человек, который искренне хотел бы помочь другому, но бессилен что-либо сделать. Джей Ди видел это в глазах доктора Ретти, когда он выбил себе плечо во время матча по регби и катался по полю от невыносимой боли. Оно было и в выражении лица Бенни, когда отец срывался на старшем брате без всякой на то причины. Джей Ди немного расслабился.

— Мне бы только знать, что у него все в порядке…

Лютер медленно кивнул.

— Да, неведение — тяжелое испытание.

Эти слова не были для Лютера пустым соболезнованием: он многого лишился в этом мире. Джей Ди подумал, что они с этим странным человеком оказались удивительно похожи. Они оба горевали о тех, кого нет рядом с ними. Скорее всего, Лютер никогда не скажет, кого именно он потерял. Да это было уже не так важно.

Лютер оторвал еще одну страницу, скатал ее в шарик и протянул Джею Ди. Тот взял его и засунул в