слезы. Нагнувшись, он коротко поцеловал ее в губы, лишь мимоходом прикоснувшись к ним своими губами, потом выпустил ее пальцы, поднялся по трапу и приказал триерарху выводить корабль в море.

Стоя на небольшой задней палубе, Катон наблюдал за тем, как моряки, корабельная пехота и легионеры столпились на корме, чтобы задрать кверху нос корабля; гребцы готовили весла. Наконец запела флейта, задавая ритм, весла сняли корабль с песка и вывели на глубокую воду. Как только они отошли от берега, триерарх отпустил корабельную пехоту и моряки разошлись по местам. Триерарх обратился к Катону:

— Какие будут приказы, господин?

Катон глянул на палубу, понимая, что сейчас на него внимательно смотрят люди, которых ему предстоит вести на одно из самых трудных и опасных дел в их жизни. Он прочистил глотку.

— Передайте на второй корабль, что мы выходим в море и, как только оставляем залив, берем курс на Африку.

— Есть, господин.

Триерарх сложил рупором руки, чтобы передать приказ через разделявшее корабли расстояние, и Катон повернулся к берегу. Сенатор и его дочь еще стояли там, где он расстался с ними, и Семпроний помахал, заметив, что Катон смотрит на него. Осознавая свой новый ранг и ответственность, новоиспеченный префект отсалютовал ему и отвернулся. В этот самый момент он дал себе клятву в том, что оправдает доверие сенатора и, что более важно, своего друга Макрона. А еще поклялся в том, что не даст себе успокоиться, пока гладиатор не будет убит, и только после этого позволит себе вернуться к Юлии.

Этот роман начал свою жизнь на Крите несколько лет назад. Исчерпав очевидный перечень древних греческих городов, я воспользовался представившейся возможностью посетить руины римского города Гортины, разрушенного сильнейшим землетрясением в середине первого века нашей эры. Открытые для обозрения руины занимают небольшую часть древнего города, находящуюся у подножия акрополя. Остальной город прикрыт полями по другую сторону главной дороги, и, только побродив по оливковым рощам, можно понять, насколько большой и впечатляющей была некогда столица провинции.

Расхаживая среди руин, я вдруг понял, что время этого землетрясения в точности совпадает со временем возвращения Макрона и Катона после приключений в Сирии и Иудее. Что, если они оказались замешанными в хаос, возникший на острове после землетрясения? И какое воздействие подобное событие могло оказать на провинцию Крит? Обдумывая последствия, я понял, что природная катастрофа чаще всего приводит к социальным потрясениям. К обыкновенному в таких случаях оскудению природных ресурсов, нарушению закона и порядка добавлялся вопрос о том, как пребывавшие на острове рабы отреагируют на возможность избавиться от своего униженного положения. Так мне пришла в голову мысль о восстании рабов. Но чтобы оно могло иметь хотя бы временный успех, рабам был нужен харизматический лидер — какой-нибудь воин. Естественным образом этот ход предполагал гладиатора. Однако мне нужен был человек, который ненавидел бы Рим вообще и Макрона с Катоном в частности. Мне потребовалось несколько недель, чтобы найти своего злодея. Обыкновенно, застряв с обдумыванием сюжета, я беру собаку и направляюсь на прогулку к руинам римского города Venta Icenorum, находящегося примерно в миле от моего дома. На половине пути вокруг его стен я вспомнил Аякса, его горе после казни отца, и жуткую участь раба, ожидавшую его в финале «Пророчества орла». Так я получил героя, в сердце которого темное пламя ненависти будет гореть особенно жарко.

Рабство как таковое играло важную роль в обществе и экономике Римской империи и предшествовавшей ей республики. Масштабное распространение власти Рима на Средиземноморье, происшедшее в III веке до нашей эры, привело к порабощению огромного количества мужчин, женщин и детей покоренных народов. В конце столетия третью часть населения Италии составляли рабы. Многие из них были заперты в огромных поместьях, постепенно сделавшихся особенностью сельского пейзажа, так как богачи скупали небольшие фермы, приходившие в запустение, пока их хозяева годами воевали на границах империи.

Нередко рабы влачили чрезвычайно тяжелое существование. Абсолютное большинство их было обречено на тяжелый труд в условиях лишений и жестокой дисциплины. В особенности так происходило с теми, кто работал, часто скованные одной цепью, в рудниках, на стройках и в полях. Существовали две категории рабов: принадлежащие частным владельцам и государству. Последние считались более удачливыми, так как их реже продавали и им было разрешено владеть собственностью. Рабы частных владельцев считались принадлежащими к familia хозяина; если они прислуживали в домашнем хозяйстве, то становились частью familia urbana, в то время как те, кто работал в поле, подпадали под определение familia rustica. Условия жизни и тех и других могли оказаться жуткими. Некий состоятельный римлянин, Публий Ведий Поллион развлекал своих гостей тем, что бросал рабов в бассейн, полный мурен. Но это очевидный садист. Более характерный пример рабовладельца представляет нам римский историк Плутарх, описывающий человека, который порол своих рабов за любую малую провинность и пытался насадить среди них атмосферу мрачной подозрительности и недоверия.

Посему не стоит удивляться тому, что с первых дней рабы отвечали своим господам открытым неповиновением, попытками побега (многие из которых оказывались удачными) и нередкими восстаниями, причем некоторые из них представляли серьезнейшую опасность для Рима, особенно те, что происходили на Сицилии, и то, которое возглавил Спартак на Итальянском полуострове. Ошибочно будет предполагать, что среди рабов существовало некое универсальное стремление к сопротивлению. Любая тенденция к возникновению своего рода классового самосознания ослаблялась значительным количеством факторов. Во-первых, рабы не представляли собой однородной массы в плане происхождения и языка, и этим фактором активно пользовались хозяева, старясь разделять соотечественников. Во-вторых, рожденные в рабстве не знали, не осознавали, что лишены свободы, и не имели отечества, куда могли бы вернуться. В- третьих, сам институт рабства носил иерархический характер, и сравнительно преуспевавшие рабы отделяли себя от прочих вместо того, чтобы образовывать для них нечто вроде руководящих кадров.

Как следствие, большая часть восстаний носила изолированный характер и заканчивалась простым грабежом. Однако если событие носило более универсальный характер и затрагивало большинство рабского населения, тогда создавались условия для более амбициозной формы восстания. Поэтому я решил, что землетрясение на острове Крит могло создать именно такие условия, которые способствуют возникновению подобного мятежа. При наличии такого предводителя, как Аякс, подобное восстание могло представить собой огромную угрозу для империи — тем примером, который оно подавало другим рабам. Память о великом вожде рабов, гладиаторе Спартаке, могла заново вспыхнуть в сердцах и мыслях рабов Рима.

Сражения гладиаторов были одной из традиций, которые римляне унаследовали от этрусков. Первоначально гладиаторский бой представлял собой форму человеческого жертвоприношения на похоронах, однако в лихорадочной атмосфере последних лет республики честолюбивые политики стали видеть в них средство завоевания поддержки населения. А первый император Август создал практику проведения гладиаторских боев для развлечения римского плебса. Его преемники продолжали в том же духе, зачастую устраивая зрелища, в которых гибли тысячи гладиаторов. В число последних брали плененных воинов, осужденных преступников; существовали даже добровольцы, решившие добиться славы и состояния на арене. Обучение производилось в закрытых гладиаторских школах, в которых рекруты в суровых условиях набирались силы и ловкости, прежде чем их начинали готовить к определенным ролям (в случае Аякса — тяжеловооруженного бойца). Некоторые гладиаторы добивались огромной популярности на арене, подобно современным боксерам или кинозвездам, и могли даже выйти на свободу, однако большинство их было обречено на тяжелые увечья и смерть. Подобные обстоятельства оправдывают Спартака и ему подобных, сумевших по иронии судьбы с успехом использовать свою подготовку против бывших хозяев.

Наконец, некоторых читателей удивит то, что я не упоминаю остров, именуемый теперь Спиналонга. Объясняется это тем, что в самом раннем историческом описании острова отмечается, что прежде он