Он начал отворачиваться, от чего Крисп уже успокоенно переступил с ноги на ногу. Одним быстрым, как вихрь, взмахом Макрон выхлестнул руку вбок и жезлом хряснул легионера по черепу. Крисп грянулся оземь, выронив при этом нож. Макрон встал сверху с поднятой рукой, но бездыханное тело внизу не шевелилось. Макрон с удовлетворенным кивком опустил жезл.

— Вы четверо, — жестом указал он на людей из Второй Иллирийской. — Соскребите этот кусок дерьма и отнесите к нам в караульную. Пусть потомится там, пока я улаживаю вопрос с его командиром.

— А ну, постой!

Выступив из толпы, на Макрона надвинулся некто дородный — выше на голову и соответственно шире в плечах; рыжеватый свет фонаря подчеркивал жесткость его черт. — Я забираю этого человека в расположение Десятого легиона. Мы там сами со всем разберемся.

Макрон, не тушуясь, оглядел нежданного миротворца.

— Я уже отдал приказ. Этот человек состоит под моим арестом.

— Нет, он отправится со мной.

— А ты кто, позволь поинтересоваться? — сдержанно улыбнулся Макрон.

— Центурион из Десятого легиона, который говорит тебе, как все будет, — ответил тот с язвительной ухмылкой. — Заметь, не вшивый центурионишка вспомогательной когорты. А теперь хорошо бы, чтобы твои вспомогатели потеснились и…

— Подумать только, как тесен мир, — мечтательно вздохнул Макрон. — Так ведь и я, надо сказать, не центурионишка вспомогательной когорты. Я, чтобы ты знал, префект Второй Иллирийской. А жезл при мне — так, воспоминание старых дней. Когда я еще дослуживал центурионом Второго легиона.

Какое-то время второй офицер оторопело оглядывал Макрона, вслед за чем вытянулся в салюте.

— Вот так-то лучше, — кивнул Макрон. — А ты кто будешь, язви тебя?

— Центурион Порций Цимбер, господин префект! Вторая центурия третьей когорты!

— Ну вот что, Цимбер. Этот человек пока отдохнет у меня. Найди своего легата и объясни ему, что произошло. Пусть его подчиненный себя не распускает, так вот пырять ножом одного из моих.

Макрона отвлек тягостный стон с земли, где пострадавший от ножа, отчаянно дернувшись, оторвал с себя руку Катона. Снова вольно брызнула кровь.

— Где доска? Я же просил! — раздраженно крикнул Катон, снова зажимая рану и склоняясь над Менатом: — А ты лежи!

— Холодно мне, — горячечно поводя глазами, сказал Менат, действительно трясясь. — Знобит всего… И больно, пес его дери, ох больно…

— Крепись, — твердо сказал ему Катон. — Рану будем врачевать. Ты поправишься.

Небольшая толпа солдат с вкраплением вездесущих горожан стояла и молча глазела на страдания Мената и на то, как он прерывисто, с сипом дышит. Вот его затрясло, затем тело пошло судорогами, он весь мучительно напрягся и наконец с долгим, словно прощальным, выдохом затих. Катон прильнул ухом к его окровавленной груди и чуть погодя отстранился, отведя от ножевого ранения руку.

— Всё. Он отошел.

Секунду толпа молчала. Затем кто-то из иллирийцев прорычал:

— Тот выродок его убил. Все, не жить ему!

С гвалтом разгневанных, взывающих к мести голосов толпа разделилась надвое — велиты против легионеров. По обе стороны стиснутые кулаки, прочно упертые ноги; плечи, напрягшиеся в готовности ринуться в драку. Макрон, решительно встав между обеими стенками, вскинул руки.

— А ну, стоять! Хватит! Держать дистанцию, я кому сказал! — Со свирепым лицом он смотрел то в одну, то в другую сторону: мол, только попробуйте ослушаться. — Центурион! — кивнул он Цимберу. — Уводите своих людей обратно в лагерь, быстрее!

— Слушаю!

Цимбер, салютнув, пихнул ближайшего по направлению ворот:

— А ну, пошли! Давайте, давайте! Покуролесили, и будет!

Сердитыми толчками он сбивал негодующих легионеров в кучу, прочь от таверны и лежащего на улице тела. Кто-то из иллирийцев крикнул им вслед:

— Ничего, мы еще встретимся! Поквитаемся с вами за Мената!

— А ну, тихо! — прикрикнул Макрон. — Закрыть рты! Центурион Катон?

— Слушаю!

Катон встал, отирая запачканные кровью руки о тунику.

— Дать легионерам фору, затем вести наших обратно в лагерь. И смотреть, чтобы с арестованным ничего не случилось.

— Как быть с Менатом?

— Его тоже взять. Санитарам из лазарета готовить тело к погребению.

Ожидая, когда легионеры отдалятся на безопасное расстояние, Катон подобрался к Макрону и тихо заговорил:

— Пахнет скверно. Не хватало еще, чтобы когорта выходила в поход с зубом на легион, а он — на нас.

— Да, правильно все, — мрачно согласился Макрон. — И Криспу со смертью нашего человека тоже жизни не будет.

— А что его ждет?

— За то, что зарезал своего? — Макрон лишь досадливо махнул рукой. — Приговорят к смерти, тут и к гадалке не ходи. Причем не думаю, что казнь Криспа положит всему этому конец.

— Вот как?

— Сам знаешь, каково оно, когда враждуют меж собой солдаты. Тут и в одном-то подразделении хлопот не оберешься. А уж если пойдет раздор между Десятым и Второй Иллирийской, тут уж… Помяни мое слово. — Макрон тяжело вздохнул. — Ладно. Мне сейчас писать донесение, чтоб его, проконсулу, и завтра с утра первым делом к нему. Так что я пошел. А ты еще чуток повремени и уж тогда веди наших ребят.

— Слушаюсь.

— Ну давай, Катон. До встречи.

Проводив взглядом Макрона, Катон посмотрел на тело, лежащее возле ног. Кампания еще и не начиналась, а армия уже потеряла двоих. Хуже того: если прав Макрон, одна лишь пьяная ссора может отравленной занозой засесть в сердцах людей. И это тогда, когда весь ум, вся рассудительность должны быть направлены на поражение парфян, а не на собственные распри.

Тело кавалериста было помещено на похоронные носилки, которые товарищи перед рассветом отнесли к погребальному костру. Костер был сооружен невдалеке от лагерных ворот. В почетный караул умершего солдата стала его центурия, а вообще проститься пришла почти вся когорта. От Макрона не укрылся мрачный, мстительный настрой людей, когда он произносил по Менату краткую надгробную речь и подносил к костру факел. Люди угрюмо смотрели, как языки пламени жадно лижут промасленное дерево и с треском вспыхивают, посылая в яркое небо кружащееся взвихрение дыма и искр. Затем, когда костер прогорел и стал осыпаться, Макрон кивком указал Катону подавать приказ возвращаться в лагерь. По команде центуриона солдаты развернулись и молчаливым маршем двинулись обратно.

— Настроение, я бы сказал, не из лучших, — определил общую атмосферу Катон.

— Верно. Тебе лучше их чем-нибудь загрузить. Пусть занимаются, пока я у Лонгина.

— А чем?

— Да откуда я знаю, — сказал неохотно Макрон. — Ты же у нас умник. Тебе и решать.

Катон удивленно покосился, но ничего не сказал. Он знал, что Макрон всю ночь провел за составлением донесения, да еще за подготовкой похорон. Плюс вчерашние возлияния, а от этого бодрости духа не прибавляется. Поэтому Катон ограничился кивком.

— Отработка боевых приемов. На тренировочном оружии. От этого пыл из них повыйдет.