Балт, сжав губы в нитку, впился руками в подлокотники кресла.

— Несправедливо, — вполголоса пробормотал Макрон. — Он превосходный воин.

— Тихо, — цыкнул Семпроний. — Ни слова больше.

Макрон умолк, но, переглядываясь с Катоном, взглядом дал понять другу о своем несогласии.

Правитель в эту минуту смотрел на своего среднего сына.

— Если я заблуждаюсь в своем суждении, то ты сам, сын мой, должен будешь своими делами его опровергнуть.

— Я сделаю это, — холодно откликнулся Балт. — И тогда ты подавишься своими словами.

Большинство собравшихся опешило от такой ремарки. Сам правитель воззрился на сына, сумрачно сведя брови. Нависла грозовая тишина, которую, кашлянув, прервал лишь Термон.

— О венценосец, нам еще многое предстоит обсудить.

Правитель отвел взгляд от Балта и раздраженно остановил его на распорядителе.

— Вопрос со снабжением, о венценосец, — подсказал Термон. — Нам необходимо на нем остановиться.

— Да, необходимо, — правитель, словно приходя в себя, откинулся на спинку своего небольшого трона. — Продолжай.

Термон с поклоном повернулся к собранию.

— Как верно указал Крат, наши запасы на исходе. Рацион гарнизона урезан уже наполовину. Простые беженцы довольствуются еще меньшим и едва волочат ноги. Теперь же нам предстоит кормить куда большее число ртов. Вопрос в том, как это делать?

Последовала пауза: советники правителя обдумывали вопрос.

Неожиданно заговорил Балт:

— Очистить цитадель от беженцев. Отправить их обратно в город.

— Мы не можем этого сделать, — воспротивился Термон. — Их, скорее всего, перебьют мятежники.

— Кто знает — может, мой брат их все-таки пощадит. А если и нет, — Балт пожал плечами, — им все одно умирать. Зато мы сбережем рацион воинам и защитим правителя. Или у кого-то есть мысли поудачней? — Балт обернулся и оглядел собрание.

— Убить лошадей, — сказал во всеуслышание Катон.

— Что? — непонимающе склонил голову Балт.

— Убить лошадей, — повторил Катон. — Они потребляют воду, которой мы могли бы найти более достойное применение. Да и на их мясе гарнизон и беженцы могли бы протянуть какое-то время. Пусть не до прихода проконсула, но, во всяком случае, хоть сколько-то.

Катону собственное предложение показалось вполне разумным, но пальмирская знать отчего-то косилась на него сейчас как на чумного.

— Я сказал какую-то крамолу? — тихо спросил он у Семпрония.

— В этих краях лошади весьма ценятся, — пояснил посланник. — Многие здесь ставят коней на порядок выше, чем женщин.

— О, прямо как мой отец, — брякнул Макрон.

Тем не менее Катон не отступался. Вставая, он поднятой рукой попытался унять сердитый ропот среди пальмирцев.

— Вы позволите? — обратился он к распорядителю.

Царедворец кивнул и постучал посохом по полу, призывая своих земляков умолкнуть. Катон терпеливо дождался тишины и тогда заговорил:

— Сейчас не время беречь второстепенное в ущерб главному. Прежде всего нам нужно думать о том, как удержать цитадель и продержаться в ней как можно дольше. Лошади — это выбор между выживанием и поражением. Если мы оставим их и будем расходовать на них наши запасы, это лишь приблизит наш конец. Поэтому ими нужно поступиться, — настойчиво сказал Катон. — В конце концов, это всего лишь животные.

— Животные, говоришь? — желчно переспросил Балт. — Для вас, римлян, может, оно и так: стоит лишь взглянуть на ваших убогих кляч. Поэтому если вам взбрела на ум такая дикость, то забивайте своих. А к моим скакунам вы не притронетесь.

Знать одобрительным рокотом поддержала Балта, однако Катон стоял на своем.

— Значит, ты предпочитаешь лучше кормить своих коней, чем людей? Я верно тебя понимаю? — Он повел головой из стороны в сторону. — И как долго, по-твоему, люди будут это сносить? Когда их дети начнут пухнуть от голода и у них самих начнет сводить внутренности, ты думаешь, они хоть на минуту посочувствуют твоей страсти к благородным скакунам? Да они тебя самого на куски разорвут. И ты ради своих коней будешь вынужден их всех поистребить. А когда об этих твоих деяниях прознает Артакс, он уж позаботится, чтобы об этом услышали все, от Сирии до самого Евфрата — и мужчины, и женщины, и дети, все поголовно. Чтобы он в их глазах предстал не бунтовщиком, а освободителем.

Катон сделал паузу, чтобы эти слова отложились в головах, и обвел глазами собрание. Макрон тайком ему подмигнул — мол, хорошо сказал. Катон глубоким вдохом унял неистовый стук сердца и несколько более спокойным тоном продолжил:

— Вы должны пожертвовать лошадьми, или потеряете все. Но есть и еще одна причина, почему они должны быть забиты. Это станет четким сигналом всем в цитадели, что не будет никакого выхода, никакой попытки прорваться и ускакать восвояси, в безопасное место. Вместе мы будем биться, пока не придет Кассий Лонгин, или же мы все вместе умрем на защите цитадели.

Катон опустился обратно в кресло и скрестил руки. Макрон незаметно пихнул его в бок:

— Славная работа. Даже, пожалуй, слишком. Ты уверен, что по возвращении в Рим не бросишь солдатчину и не займешься юриспруденцией?

— Как низменно. Даже для тебя, Макрон.

Семпроний, уяснив реакцию зала на короткое обращение Катона, удовлетворенно кивнул.

— Вероятно, ты одержал над ними верх, префект, — обернулся он. — Воззвание к рассудку — тяжеловатое, прямолинейное, с упором на страх, без особых стилистических изысков. Но тем не менее оно, похоже, возымело действие. — Секунду-другую он взыскательно оглядывал Катона. — Я тебя, признаться, недооценивал. Если мы все здесь уцелеем, ты далеко пойдешь.

— От души на это надеюсь, — пробормотал Катон. — Чем дальше отсюда, тем лучше.

Вабат в это время о чем-то тихо переговаривался с распорядителем. Вот он с угрюмо-решительным лицом выпрямил спину, и Термон развел руки, привлекая к себе внимание знати.

— Прошу тишины! Будет говорить венценосец.

Когда зала снова замерла, правитель, оглядев собрание, прокашлялся и изрек:

— Вот вам моя воля: лошади в цитадели должны быть забиты, все до единой. Исключений быть не может. Всем сдать своих коней начальнику стражи. Балт, это относится и к тебе.

— В самом деле? — мрачно усмехнулся князь. — А как насчет скакунов в твоей конюшне, мой повелитель?

— Они пойдут под нож первыми. — Правитель жестом указал на Катона. — Римский офицер прав. Мы все в этом задействованы. Судьба в этой цитадели у всех и каждого одна. И Артакс, когда услышит об этом, поймет, что мы преисполнены решимости его одолеть или погибнуть в бою. Таково мое приказание. Быть посему. Аудиенция окончена.

Грянул о плиты посох Термона:

— Всем встать перед венценосцем!

Задвигались кресла; знать и римляне встали и склонили головы. Правитель Вабат грузно поднялся и, пройдя через залу к укромной угловой двери, скрылся из виду. Термон, немного подождав, обернулся к собранию и дал разрешение расходиться. Пальмирские вельможи, цепочкой покидая залу, переговаривались тихими невеселыми голосами. В конце концов остались только трое римлян и сторонники князя Амета за его креслом.

На Катона гневно воззрился Крат:

— А ведь мы могли прийти с повстанцами к соглашению, спасти множество жизней. — Он улыбнулся с горестной язвительностью. — Мы бы даже смогли уберечь лошадей, о которых так печется князь Балт. А