набросился на ближайшего всадника. Тот находился так близко, что различалось его изумленно взирающее сверху лицо — темное, чернобородое. Вот он, гортанно крикнув на своем языке, схватил копье и вознес его для удара над плечом. Катон, подскочив, двинул всадника в бок щитом, одновременно вогнав меч в брюшину коню и вырвав его оттуда в фонтане жаркой крови, лоснисто-черном под ночным небом. Всадник, качнувшись, вылетел из седла: животное от раны утратило устойчивость.

— Лошади! — крикнул Катон. — Колите лошадей!

Вот ведь болван: надо было дать этот приказ раньше, еще при подготовке людей к бою. Если это парфяне или пальмирские повстанцы, сражаться пешими им будет куда сложней. Если же им удастся отбиться и затем пустить в ход свои луки, расклад будет уже иной. Кое-кто из ближних к Катону солдат понял указание и теперь пронзал лошадям мечами внутренности или подсекал жилы под коленями, отчего раненые животные с тревожным ржанием валились в пыль, столбящуюся вокруг неистовой схватки.

Держался Катон осмотрительно, то и дело сторожко поглядывая по сторонам, чтобы не сшибли и не затоптали. Ощутив ухом внезапную струю жаркого воздуха, он обернулся как раз в ту секунду, когда над правым плечом у него нависла конская голова. Всадник привставал в стременах, делая замах кривым мечом. Катон крутнулся, ободом щита дав снизу вверх по конской морде. В тот момент, как животное отпрянуло, клинок всадника просвистел у Катона над самой головой, шелестнув по плюмажу шлема. Центурион под углом ткнул мечом вверх, сквозь ниспадающие одежды, и вбок; чувствовалось, как клинок, чиркнув о ребро, легко скользнул в легкое и дальше в сердце. Человек со стоном опрокинулся, выпустив из пальцев поводья, а лошадь шарахнулась крупом в смертную толчею других коней и их седоков.

Катон отстранился на несколько шагов и невдалеке углядел над головами своих солдат колышущийся сигнум когорты.

— Сигнифер, ко мне!

Дожидаясь штандартоносца, Катон наспех оглядел схватку. Видимость была сильно ограничена, но в целом угадывалось, что натиск римлян достаточно успешен. Макрон со своими легионерами вмялся в голову конного строя и теснил его назад, в то время как иллирийцы под углом врезались неприятелю во фланг. Стиснутые с двух сторон всадники не имели возможности перестроиться для отражения атаки и лишь пытались как-то уцелеть под мощным броском пехотинцев, с одинаковой беспощадностью разящих и секущих и людей и коней. Навязываемый стиль боя был им чужд; более того, совершенно для них нежелателен. Положение у них было проигрышным, и если им сейчас как-то не вырваться из тисков римлян, то их здесь просто порубят в куски. Со своей стороны, пехотинцы упоенно пользовались случаем порубать этих конных лучников, чей излюбленный прием — осыпание издали стрелами — римляне считали по отношению к себе и немужественным, и несправедливым.

При взгляде направо Катон разобрал, что хвост вражеской колонны ускользает от его людей, галопом уносясь в ночь.

— Держите их! — выкрикнул он. — Пихайте их вглубь, ребята, смыкайте кольцо!

Кивнув сигниферу, он на вдохе скрежетнул зубами и снова метнулся в гущу боя. Иллирийцы шли за ним по пятам, примыкая сзади к первой волне своих товарищей. Свежий натиск проложил сквозь строй всадников новую дорожку, расчленив их на мелкие группки, окруженные со всех сторон. Слышно было, как где-то слева ревет своим легионерам Макрон:

— Кончай их, ребята! Дави поганых! Чтоб ни один не ушел!

Катон пробирался через наваленные на земле людские тела и туши коней. Некоторые лошади уже околели, но многие были просто ранены или изувечены; они с пронзительным, полным муки и ужаса ржанием лягали копытами воздух, а над всем этим стоял лязг, сталистый скрип и звон оружия вперемешку с криками людей. Впереди Катон увидел, как его солдаты атакуют группу всадников, и поспешил вклиниться в схватку. Проталкиваясь в гущу, для утяжеления центра тяжести он слегка пригибался и шел под прикрытием своего щита, выставив меч чуть сбоку. Уцелевшие всадники уже оправились от растерянности и держали свои щиты и копья наготове, уверенно отражая нападающих. Непосредственно перед Катоном воин на более рослом и крепком, чем у остальных, коне сноровисто им лавировал, отмахиваясь мечом от всех и каждого, кто пытался к нему подлезть. Стоило Катону придвинуться к воину поближе, как тот свесился в седле и его меч вжикнул в воздухе блесткой дугой, смахнув по локоть выставленную руку одного из солдат. Тот с криком упал, а его отрубленная рука, по-прежнему сжимая гладиус, шмякнулась ему в ноги. Всадник что-то крикнул через плечо, и несколько его товарищей, сделав разворот, пришпорили коней и устремились прямиком на Катона и его сигнифера.

— О боги! — успел лишь выдохнуть сигнифер, прежде чем на них напустился враг.

Катон вскинул щит, и мгновение спустя оказался сбит вбок: скакун шарахнул по щиту своей могучей грудью. От удара рука у Катона отнялась по самое плечо и ручка щита выскользнула из пальцев. Вместе с тем удар сбавил спесь и у коня — немного, но достаточно. Позади Катона сигнифер, припав на одно колено, уставил вперед заточенное древко штандарта, и скакун неминуемо, с хрустом переломив поперечину, на него напоролся. Крупно дрогнув, конь завалился на бок. Седоку не оставалось ничего иного, как с криком досады пасть на Катона. Оба тяжело рухнули наземь; от удара у центуриона занялось дыхание. Вокруг остальные всадники отчаянно пытались протаранить конями разрозненные ряды иллирийцев, и внимания на пыльную возню префекта с одним из всадников обратить было некому.

Жаркое чужое дыхание обдавало Катону лицо; предплечьем воин прижимал его грудь к земле, а другой рукой, выпустив меч, нашаривал притороченный к поясу кинжал. Катон правой рукой по-прежнему сжимал меч, но никак не мог развернуть его острием и безуспешно молотил воину по боку рукояткой. Взгляд непроизвольно подмечал, что вместо шлема на голове у бородача что-то вроде колпака, а глаза навыкате горят алчным желанием прикончить иноземца.

Змеистый шелест возвестил о том, что кинжал выхвачен из ножен; на спасение оставалось не больше секунды. Катон как мог напряг шею и со всей резкостью вскинул голову. Глаза воина изумленно округлились, а хищный рык прервался: железной кромкой шлема Катон размозжил врагу переносицу и вышиб глаз. Взвыв, тот инстинктивно ослабил жим предплечья, дав Катону возможность наддать снизу правым коленом и ударить кулаком по скуле, от чего бывший всадник с горестным стоном скатился на бок.

Катон отпихнул его и поднялся на ноги. Сердце ухало, смазались мысли — их затмила угрюмая ярость и жажда убивать. Подступив к поверженному, Катон отвел меч для разящего удара. При этом он не увидел, а скорее учуял краем глаза движение: бросок фигуры с тусклым взблеском клинка и утробным звериным рыком. Крутнувшись к новой угрозе, Катон машинально выкинул перед собой меч. Острие пришлось поверх кольчуги, повредив кому-то ключицу и проткнув мышцу плеча. Возникла тягостная пауза, на протяжении которой Катон яростно смотрел в расширенные от шока глаза человека в римском шлеме. Катон, ахнув, выдернул меч, как будто за счет этой быстроты мог перечеркнуть нанесенный удар. Клинок с чмоком выскользнул обратно, а из раны хлынула кровь, вместе с чем иллириец с озадаченным видом опустился на колени. Вот он медленно, словно в сомнении, покачал головой и осел на землю.

Катон стоял над ним, в одной руке держа окровавленный меч, а другой загородив лицо, как для защиты. Но момент душного страха миновал, и Катон тотчас огляделся. Ближайшие иллирийцы толпились к нему спиной, хватая и стягивая с седла очередного всадника. Получается, никто ничего не увидел.

Катон, нервно сглотнув, опустился на колени, воткнув меч рядом с собой в песок, чтобы при необходимости быстро выхватить. Раненому он торопливо развязал шейный платок и взялся перетягивать рану с хлещущей кровью. Почувствовав неудобную тугость, раненый вскрикнул и как клещами сжал Катону запястье.

— Ай! Больно, — процедил он сквозь стиснутые зубы.

— Пусти, — буркнул Катон. — Я пытаюсь тебе помочь. Ты ранен. Если рану как следует не перевязать, ты истечешь кровью.

Человек кивнул и ослабил хватку. Затем глаза у него расширились и он, воззрившись на Катона, прошипел:

— Так это был… ты?

— Тихо, — резко бросил Катон. — Береги дыхание.

— Это был ты, — повторил солдат, после чего зажмурил глаза и со стоном откинулся назад.

Катон склонился над ним, неловко затягивая повязку (одна рука на платке, другая у меча). Оглянувшись, он увидел, как немногие уцелевшие всадники уносятся прочь, а тех, кому не повезло, со всех сторон атакуют пехотинцы, среди которых конники бесцельно лавируют, парируя многочисленные, хотя и