тебе хочется романтики?
– Меня тянет на простоту быта, – улыбнулся Гольдрайх. – Кроме того, у меня есть весьма приличный номер в отеле. Но там все слишком чопорно, а это мне надоело. Сегодня вечером мы с тобой обследуем парижские казино, а завтра я поеду в Монте-Карло. Не составишь мне компанию?
– Я бы рад, – кисло отказался Хигган, – но, во-первых, завтра я уезжаю в Альпы, а, во-вторых, мне финансы не позволяют стать завсегдатаем игорных домов. Поэтому остаются только Альпы.
– Там тоже есть казино? – спросил Джошуа так, словно в места, где не ведется крупная игра, вообще никому не стоит ездить.
Джо понял эту простоту по-своему и усмехнулся.
– Нет. Там в это время года летают. Один наш парень из Фриско[10] собирается спуститься с Монблана на дельтаплане.
Джошуа думал не больше трех секунд.
– Я тоже хочу…
– Поехали, – согласился Хигган. – В принципе, смотреть там не на что. Ну, летит и летит… Мне просто заказали материал об этом парне. Надо будет написать и сделать пару фотографий.
– А дельтаплан мне где взять? – поинтересовался Джошуа. – Или их продают прямо на месте?
– Ты что, тоже собираешься полетать? – Хигган откровенно удивился.
– Конечно. Зевакой я быть не люблю.
– Нет, дорогой. Тебя никто не подпустит к дельтаплану без специальной подготовки. Там этим делом целая школа занимается – станция дельтапланеризма. Учат, начиная с малых высот. И только потом уже допускают полетать в свое удовольствие. Таким, как ты, для такой учебы терпения не хватит.
– Посмотрим, – сказал Джошуа. – Поехали! На чем едем?
– Я думал взять машину напрокат. С утра намеревался и отправиться. Но ты, может быть, пожелаешь лететь самолетом? Или поездом?
– Лучше поездом. Самолет меня сегодня утомил.
– Хорошо. Я возьму билеты заранее.
– Заезжай за мной сюда.
– Ты не будешь ночевать в отеле?
– Нет. Говорю же, сюда заезжай… А в казино не пойдешь?
– Я не игрок. Не игрок в принципе!
– А я игрок. И именно – игрок в принципе! Значит, утром увидимся. Если будет необходимость, звони…
Джо ушел. Джошуа посмотрел в окно, провожая товарища до ближайшего угла, потом закрыл квартиру на ключ, выданный ему консьержкой, и отправился на поиски нужного ему банка. При этом убедился, что французский язык с университетских времен успел подзабыться основательно, но все же остатки знаний позволяли общаться с прохожими на бытовом уровне. И уже через час неторопливых поисков Гольдрайх вошел в кабинет управляющего банком, который, после представления, встал, приветствуя такого клиента. Они быстро решили вопрос с конвертацией долларов во франки, поскольку кредитные банковские карточки, особенно за пределами больших городов, не имеют в Старом Свете такого распространения, как в Америке. Одновременно управляющий посоветовал не переводить сразу слишком большие средства, потому что вот-вот начнется переход на общеевропейскую валюту евро. Каждая банковская операция, естественно, выделяет определенный процент себе за проведение расчетов, и лишняя операция клиенту с большим оборотом может обойтись недешево. Гольдрайх согласился и только после этого попросил выделить ему ячейку в банковском сейфе. Вызванный клерк в две минуты оформил все документы, взял образец подписи, запечатал конверт с паролем и после этого проводил клиента в подвал, открыл ему внешнюю дверцу сейфа и оставил одного в закрытой комнате. Джошуа убрал в сейф браслет.
Говоря честно, избавление от улики ему не слишком понравилось. Браслет в кармане заставлял сердце радостно подрагивать, когда на улице попадался полицейский. Впрочем, полицейским пока было так мало дела до Джошуа, что их невнимание казалось просто обидным.
После банка Джошуа вернулся в отель, дополнительно заплатил за два месяца вперед и сообщил, что собирается сегодня уехать в Альпы.
– Если будет почта, оставляйте ее у себя, – попросил он портье. – Приеду – разберусь…
– Да, кстати, не почта, но…
Портье протянул американцу картонный прямоугольник визитной карточки.
– Вас просили обязательно позвонить… И срочно…
Джошуа посмотрел.
Что-то в груди радостно подпрыгнуло, затрепетало, и стоило большого труда сдержать довольную улыбку.
«Комиссар уголовной полиции Журден» – значилось в визитной карточке.
Процесс начался медленно, но пошел в верном направлении…
Такие машины не часто заглядывали в Верхнетобольск, если заглядывали когда-нибудь вообще. И потому они вызвали законное опасение у горожан, считающих себя сельскими жителями больше, чем городскими, по причине захолустности своего города и забытости всем остальным миром, в который можно было только выезжать, но который, как правило, к ним сам не приезжал. Три больших черных новеньких джипа. И даже сквозь осевшую на машины пыль дорог пробивается блестящая лакировка и никелированные детали тяжелых корпусов, подчеркивающих мощность двигателей. А опасения горожан были вызваны причинами абсолютно прозаическими. Те же постоянные детективные истории, приходящие в местные умы через многочисленные ежедневные телевизионные фильмы, говорили однозначно, что на таких машинах ездят только бандиты. Но когда машины остановились у двухэтажного, из силикатного кирпича сложенного стандартного дома, опоясанного недавно подведенными газификаторами трубами, и из передней вышел большой, слегка толстоватый человек с короткой прической, возрастом лет сорока или около того, люди присмотрелись и узнали Алексея Столбова.
Зашептались.
Но как вести себя с известным земляком, не знали, потому что слухи о Лехе ходили разные. Большей частью не слишком хорошие. Леха Столбов уехал в Екатеринбург учиться в институте, потом поговаривали, что посадили его, потом, говорили, крутым бандитом он стал. И никто точно не знал, что правда, а что кривыми путями по людским ушам с долгим эхом загуляло. Сам Владилен Юрьевич не слишком распространялся о сыне, а на прямые вопросы только плечами пожимал. Он и сам, скорее всего, знал не слишком много. Когда жива была мать Лехи, женщина простодушная и общительная, еще можно было что-то выяснить, выспросить. После ее смерти Владилен Юрьевич, и без того молчаливый, совсем в себе замкнулся и с соседями общался мало. Все что-то, поговаривали, читал и писал…
Любопытный народ, обделенный развлечениями, стал собираться быстро. Но тут из других машин вышли парни помоложе, с физиономиями не слишком умными, но откровенно решительными. И верхнетобольцы дружно порешили за благо стоять пока в стороне и просто посматривать на гостей издали.
Алексей потер уставшую с дороги спину, бросил взгляд на дом, но на второй этаж, в захудалую отцовскую квартирку, подниматься не поспешил, зная, что никого там не застанет. В родном городке Алексей не был уже много лет и сейчас осматривался и к народу местному приглядывался, соображая, к кому лучше подойти с вопросом. Но прежде чем подойти, кивнул одному из приехавших с ним парней:
– Санек! Восемнадцать верст дальше по дороге. Райцентр. Прокуратура. Следователь Юргин. Узнай, что у них есть. Потом сюда двигай. Порешаем, как дальше… Новости будут, я брякну.
– Сделаю, Алексей Владиленыч… – Санек кивнул тройным подбородком и, пристроив на колени живот, сел в джип, подъехавший последним, на место рядом с водителем. Трое парней помоложе поспешили за ним, устроившись на заднем сиденье. Машина солидно качнулась, переезжая плохо засыпанную газификаторами канаву, но дальше резко и без видимых усилий набрала скорость.
Оттого, что машин осталось только две, верхнетобольцы почувствовали себя полегче, хотя и три машины вроде бы ничем им не грозили.
Алексей, осмотревшись, сунул сигарету в рот, щелкнул зажигалкой и вразвалочку направился к ближайшей группе. Лица показались знакомыми, хотя и изрядно покореженными временем, которое он провел вдали от родного дома.
– Здоровы бывайте, земляки, – сказал мрачноватым баском.
Больше минуты на него смотрели молча.
– Не признаете, что ль?
– Да никак это Леха Столбов, – вроде бы только что узнал его Ерофеев, рабочий с пилорамы, и тут же смущенно кашлянул.
Алексей пытался вспомнить, как зовут Ерофеева, но вспомнить никак не мог. Словно и не было у человека имени. А память угодливо подставляла только фамилию, произносимую на разный лад разными голосами. Так, по фамилии, кажется, и звали пилорамщика всю жизнь.
– Молодец, Ерофеев, не полностью, значит, память пропил…
Ерофеев довольно хохотнул беззубым ртом, словно его поздравили с присвоением звания народного артиста. Выпить он любил всегда и пить мог все, что имеет хоть какую-то крепкость, от одеколона до самой сивушной браги, запахом схожей с силосом. И этой своей способностью гордился.
– Ну, земляки, рассказывайте, рассказывайте, как на духу, что вы тут с моим отцом сотворили? – Столбов-младший нахмурился и спросил уже сурово.
– Да разве ж это мы? – Ерофеев даже улыбаться перестал, и щетинистые щеки его виновато и испуганно провалились. – Ты уж скажешь, Леха, тоже…
– Как дело-то было?
Горожане переглянулись и начали рассказывать. Сначала неуверенно, а потом заговорили сразу все, друг друга перебивая, громче. Леха только успевал глазами с одного на другого перебегать, но даже переспросить, уточнить что-то возможности ему не давали.
Мимо них по дороге проехал маленький «Форд-Эскорт», сбросив скорость, чтобы рассмотреть джипы и людей, на них приехавших.
– Это кто тут еще на лимузинах раскатывает? – спросил Леха, останавливая сбивчивые рассказы, потому что смысл он уже понял, почувствовал боль в голове, словно его самого резиновой дубинкой огрели по затылку, но не желая этого показывать.
– Самвел…
– Какой Самвел? Откуда тут таким взяться?
– Самвел Гараян. Хозяин универмага. «Самый великий», говорит, имя его означает…
– Хозяин?.. Много сейчас хозяев на нашу голову понаехало. Где он живет?
– На выезде, к реке ближе. Красный кирпичный дом в два этажа. У него там еще два двоюродных брата охранниками работают. Наглые, как танки… Наших во двор не пускают…
