– Что террористы использовали вас как «человека с закрытыми глазами».

– Меня никто не использовал. Я действовал осознанно и самостоятельно.

– Только не говорите этого на суде! – сказал Александр. – Иначе судья будет смотреть на вас как раз с широко раскрытыми глазами. Следствие пытается вменить вам убийство в состоянии аффекта, а вы говорите об осознанности, то есть о спланированном и подготовленном убийстве. Этим вы наскребете себе лишних пять лет заключения к сроку, что попросит прокурор. И без того уже газеты поднимают шум. Журналисты не любят, когда убивают их коллег, и склонны везде видеть заказное убийство. Хотя, в принципе, так все и было в действительности. Кольцову просто заткнули рот не потому, что он много знал, а потому, что он уже все сказал, что ему сказать следовало, и было не желательно, чтобы это же слышали другие. Только в данном случае затыкала рот не власть, а противоположная сторона, оппонент власти, так сказать…

– Я не понимаю вас, – Шакиров помотал головой, словно сгоняя одурь. – Объясните…

– Я надеюсь, что вы сможете быть полезны нам, тогда и мы в свою очередь можем быть полезны вам.

– Я тоже на это надеюсь, потому что сам чувствую и осознаю свою вину, и только мне за нее отвечать. Но вы говорите о другом, как я понимаю, а о чем другом, до меня не доходит. Чем я могу быть вам полезен? Объясните…

Александр тоже вздохнул, не менее тяжело, чем Шакиров. Пришлось еще раз объяснять ситуацию.

– В двух словах дело обстоит так. Кольцова должны были убить люди, причастные к терроризму. Я не буду вам объяснять, что это за люди, потому что это не касается лично вас. Возможно, если будет необходимость, я объясню. Но сейчас вы должны понять только одно: Кольцова хотели убить. И вас выбрали орудием этого убийства. То есть вас планомерно и интенсивно, вероятно, в течение месяца или двух месяцев вовлекали в иллюзию ревнивой истерии. Я предполагаю даже, что сам Юрий Кольцов ни сном, ни духом не подозревал о причинах такого к нему отношения с вашей стороны.

– Я сомневаюсь в этом. Я прекрасно знаю, что он не давал моей жене прохода. По крайней мере, некоторое время назад. Она даже сама жаловалась мне.

– Вот как? – Басаргин переглянулся с Леоновым. – В протоколах допросов об этом нет ни слова.

– Неужели вы не понимаете… Мужчине сложно говорить о причинах своей ревности. Настоящий мужчина вообще не покажет свою ревность никому, кроме жены. Это ей он может что-то высказать. Стыдно быть обманутым мужем. Перед людьми стыдно.

– Хорошо, что вы сказали это сейчас. Это очень важный момент. Странно только, что сама Алина Шагалеевна ничего об этом нам не сообщила. Но продолжайте.

– Что продолжать? Пару месяцев назад два или три раза она откровенно говорила мне, какие знаки внимания выказывает ей ее заведующий отделом. Причем, у всех на глазах. С одной стороны, это каждому мужчине приятно, когда его жену оценивают по достоинству. Красивая женщина должна нравиться и должна стремиться к тому, чтобы нравиться. Но только до определенных пределов. Потому в те первые случаи я и отнесся к этому относительно спокойно. Потом она говорить перестала. Я даже сам однажды спросил об этом. Она просто отмахнулась. Дескать, отстал. Но сделала это как-то суетливо, нечестно. Мужчина же всегда чувствует, когда женщина говорит нечестно. Она при этом или старается в глаза не смотреть, или, наоборот, чтобы честной выглядеть, более старательно в глаза смотрит, как Алина. Тогда у меня и зародились подозрения. А потом этот случай, когда они день рождения праздновали и я приехал встретить. Это должно быть в протоколе. Прочитайте. Мне неприятно об этом вспоминать…

– Я читал. А дальше. Там, в протоколах, есть ваш рассказ об анонимных звонках.

– Были эти звонки. Мне откровенно рассказывали о том, что моя жена – любовница Кольцова. Голос женский, специально приглушенный, чтобы невозможно было узнать. Приглушить просто. Трубку носовым платком неплотно закрыть, и все. Мембрана меняет частоту колебаний, и голос неузнаваем.

– У вас телефон с определителем номера?

– Да. Почти все звонки были с автомата или с мобильного телефона. Только дважды определитель показал номер. Я записал и проверил…

– И…

– Это были звонки из редакции.

– Почему ты раньше об этом не рассказывал? – спросил Леонов с легким раздражением.

Басаргин понял, чем вызвано раздражение – не сказал товарищу по органам, но рассказывает чужому человеку. Такое иногда задевает самолюбие.

– Потому что раньше дело представлялось мне однозначным. И я не видел причин заново переживать свои не самые веселые ощущения. Я же не отказывался от того, что совершил. Зачем было себя унижать лишний раз…

– С Алиной Шагалеевной вы по этому поводу разговаривали?

– Разговаривали. Как же не разговаривать. Она взяла эти номера для проверки – кому принадлежат. Ну, и оправдалась убедительно. Если бы – убедительно…

– Конкретнее, пожалуйста.

– Сказала тогда, что отдел лихорадит. Ждут сокращения. Забирают от них две ставки. Кого-то «попросят»… Вот некоторые и строят другим гадости. Надеются, что муж сам «уволит» жену. И опять смотрела в глаза так… Я давно уже знаю, когда обманывает, умышленно прямо смотрит. Не так прямо, как обычно. Более долго…

– Обладателей номеров она выяснила? – вступил в разговор Леонов.

– Выяснила. Номера из других кабинетов. Один с их этажа, другой из кабинета этажом ниже. Там сидят только мужчины. Значит, кабинет был открыт, кто-то зашел и позвонил. Все просто. Если человек в редакции, он кабинет никогда не закрывает. Выйдет покурить, или в секретариат, или просто к соседям поболтать зайдет. Любой может воспользоваться.

– Понятно. Незаметно, но кто-то свое дело делал. Вы не пытались узнать, предвиделось ли в отделе сокращение штатов в самом деле или это выдумка Алины Шагалеевны?

– Нет, не пытался. Мысль такая была, но я не пытался. Я… Как это объяснить… Я боялся показаться смешным. Когда начинаешь расспрашивать, невольно вызываешь дополнительные подозрения. Люди тоже желают узнать и обсудить. Не хочу быть со своей бедой у всех на языках.

Басаргин сейчас очень сочувствовал этому молодому и не глупому, несомненно, образованному человеку. Он прекрасно знал, что любые слабости характера, если человек эти слабости в себе культивирует, а не борется с ними, позволяют любым посторонним людям ими пользоваться. Существуют даже целые науки – социальная психология, астропсихология, психология менеджмента и прочие подобные, обучающие управлению другими людьми, выпускаются целые книги, этому управлению посвященные. Внешне кажется, что книги учат ладить с сослуживцами, заключать на выгодных для себя условиях деловые договоры и делать еще что-то подобное и безвредное для окружающих. В действительности же они дают возможность кому-то жестко и безжалостно, с холодным расчетом править другими людьми, оставаясь внешне в тени, и даже порой являются мощнейшим оружием в руках опытного преступника. И никто не знает, когда и где, для каких целей преступник выберет себе очередную жертву, которой может стать самый сильный и властный человек, если только он сам не умеет сопротивляться своим слабостям, если он не умеет навести мир внутри себя.

– И последний звонок, – напомнил Леонов. – Расскажи подробнее.

– Тут и подробностей никаких нет. Я сразу все сказал. Был на дежурстве. За компьютером сидел. Марат Аттилович позвонил. Это двоюродный брат Алины. Сказал, что видел ее только что с каким-то парнем. Из машины видел, когда мимо проезжал. Идут по улице, смеются… Просто так сказал. Без всякого умысла. Пошутил даже: смотри, дескать, парень симпатичный, уведет. А она должна была быть в это время дома. Дочь должна была из садика забрать.

– Марат Аттилович часто вам звонил?

– Редко. Он накануне, правда, позвонил. Купил себе новый монитор к компьютеру. Монитор может работать с вертикальным положением экрана. Но с собственной программой так не работает. Ему подсказали, что есть драйвера для видеокарты, которые такой стандарт поддерживают. Вот Марат и просил найти для него такой драйвер. Я нашел.

– Вы ему сразу сообщили об этом?

– Нет. После его рассказа. Я попросил позвонить часа через два. А сам оставил напарника за пультом и поехал на место.

– Надеялись застать там же?

– Они же куда-то шли… – Шакиров начал что-то осмысливать, и потому слова произносил медленно.

– И что?

– Я думал, объехать ближайшие улицы. Поискать…

– Марат точно сказал, где их видел?

– Да. На Цветном бульваре. Рядом с цирком. Шли у фонтанчика в сквере. Тот фонтанчик… Скульптуры там какие-то… цирковые…

– Стоп! – Басаргин ухватился за ниточку и отпускать ее уже не хотел. – Сколько времени вы добирались туда?

– Минут двадцать. Я быстрее бы успел, но движение большое.

– И где вы их застали?

Наиль Федорович замер, сообразив.

– Где вы их застали? – жестче повторил Басаргин.

– Там же… Недалеко от фонтанчика… Шагах в пятидесяти…

– Пятьдесят шагов за двадцать минут. Их не отнесешь к скороходам.

Александр откинулся на спинку стула. Версия возникла и начала развиваться.

– У меня есть еще только один дополнительный вопрос. Однако мне нужен исчерпывающий ответ. Вы должны ответить честно, поборов свое самолюбие и мужской стыд, как вы это называете.

– Я слушаю вас. – Шакиров сидел хмурый, но собранный и напряженный, совсем не такой раскисший, как по приходу в кабинет.

– У вас раньше были подобные случаи с Алиной Шагалеевной? Я не говорю про убийство. Я говорю о том, извините за вынужденную бестактность, не заставали ли вы ее с каким-то другом?

Пауза показала, что Александр попал в точку.

– Было. Пять лет назад.

– И чем это закончилось?

– Я избил парня. Очень сильно и очень жестоко избил.

– А жену? Тоже избили?