только не сейчас.

Шла вторая неделя Лешиного отпуска.

Решив хоть чем-то занять себя, она от отчаяния взялась за полностью запущенный за последние месяцы документооборот: перетряхивать все папки, раскладывать приказы, акты, распоряжения, подшивать, регистрировать, искать то, чего не хватает. Она изо всех сил закапывалась в эту бумажную могилу, в буквальном смысле заставляя себя думать о ней днем и ночью — лишь бы не думать ни о чем другом, лишь бы не накручивать себя, не ждать, не ждать, не ждать…

В ее аське вдруг стало невыносимо пусто. Те немногие ее знакомые, с которыми она перебрасывалась иногда парой слов, либо тоже ушли в отпуск, либо были заняты своими делами — да она старалась туда лишний раз и не заглядывать, потому что знала, что не сможет удержаться от того, чтобы не открыть другое окно. Единственное окно в этом списке, которое ее интересовало.

Что-то происходило. Что-то не очень хорошее.

Он ушел в отпуск в позапрошлую пятницу. С тех пор он ни разу не позвонил ей сам — когда она ощущала, что тоска по нему становится слишком сильной, она набирала его номер. Так, ничего особенного, легкомысленная болтовня на несколько минут, потому что он постоянно оказывался занят или куда-то спешил, а она изо всех сил старалась не задавать самый главный вопрос, который мучил ее — когда, когда же он собирается приехать? Может быть, от этого их разговоры казались ей немножко вымученными, неловкими, где каждый делал вид, что ничего особенного не происходит.

Шла уже вторая неделя.

Разумеется, у него должно было быть много дел, он рассказывал ей об этом, и неоднократно — и помочь родителям построить дачу, и посидеть с Максимкой, и еще какие-то мелочи, которые выглядели, разумеется, очень важными. И если она любила, если она обещала самой себе, что будет терпеливой и понимающей, если он ждал этого от нее, то нужно было очень постараться и научиться сдерживать страшные, отвратительные мысли, которые атаковывали ее сейчас, как черные всадники Апокалипсиса.

— Ну как там твой пермский Ромео? Уже навострил лыжи к тебе?

— Пап, я прошу тебя. Зачем ты снова поднимаешь эту тему в таком тоне?

— Послушай, может, хватит уже купаться в своих надеждах и иллюзиях? Когда ты обещала, что он приедет?

— Папа, у него дела. Просто дела, которые надо закончить. А потом он приедет.

— Лера, ну ты хоть мне и себе сказки не рассказывай! Какие такие дела, если он, по твоим словам, так мечтает тебя увидеть?

— Пап, дела бывают разные. Ты мне сам не раз говорил, что не нужно поддаваться эмоциям и делать все с наскока — он ведь не только мне пообещал, что что-то сделает, у него все-таки семья и маленький сын…

— Ах, ты, наконец, вспомнила и об этом! Какое потрясающее прозрение!

— Папа, ну зачем ты так?

— То есть ты ему даешь время для того, чтобы он вдоволь натрахался дома, а потом приехал сюда, развлекаться с тобой! Нечего сказать, умница! Просто умница!

— Пап, я понимаю, что ты во всем видишь плохое, и любой его поступок ты будешь истолковывать плохо, что бы он ни сделал!

— Лера, да он еще ничего не сделал, хотя ты его расписываешь прямо героем-храбрецом! Неужели ты еще ничего не поняла?

— Что я должна была понять? Что именно?

— Что не приедет к тебе никто! Не собирается он никуда ехать, ему и дома хорошо!

— Папа, ты можешь думать все, что ты хочешь! Посмотрим, что ты скажешь, когда он приедет!

— Лера, послушай меня, пожалуйста. — Папа схватил ее за плечи, развернул к себе и пристально посмотрел в глаза: — Я понимаю, что тебе ХОЧЕТСЯ, чтобы он приехал. Что ты изо всех сил веришь в эту свою историю, где случится что-то невероятное! Я просто хочу удержать тебя от разочарования, удержать от слез и мыслей, что тебя оставили в дураках!

Она чувствовала, как трясутся ее плечи в крепких папиных руках, вслушивалась в его голос, ставший вдруг мягким и отеческим, — она знала все эти интонации, все папины методы сделать ее здравомыслящей и чуть-чуть циничной. Как знала и то, что он слишком часто оказывался прав.

— Пап, я верю ему, понимаешь? Верю.

Слезы хлынули по ее щекам, горячие, соленые, стекая на губы, подбородок, и она не могла их вытереть, так как папины руки продолжали сжимать ее — она защищалась, защищалась изо всех сил, прячась в своих воспоминаниях, черпая в них силы для того, чтобы противостоять всему тому, что она видела вокруг. Противостоять во что бы то ни стало.

— Лера, ты не знаешь, куда могла пропасть моя чашка? — Лена, ассистент в отделе продаж, подошла к ней с рассеянным выражением лица. — Не видела ее здесь случайно?

— Нет, Лен, извини. — Она покачала головой и указала головой в сторону стола с кофемашиной: — Посмотри, может быть, кто-то ее нашел и поставил там.

Очаровашка

(смотрит на него со спокойной улыбкой)… я могу тебе пообещать, мой хороший… что тебя ожидает больше, чем ты думаешь….))

Очаровашка

и единственное, чего стоит бояться, это — не отпугнет ли тебя именно это «больше»..))

Очаровашка

иногда люди не способны взять то, что предлагает им жизнь, просто потому, что считают, будто этот жирный кусок им не по зубкам…)) (слегка иронично)… но ведь ты же так про себя не думаешь…))) неужели ты не захочешь присвоить себе этот сладкий, ароматный, полный тайн заветный плод…?!))

flame

(слегка недоумевая) Жемчужинка, как ты точно сформулировала мои страхи…. прямо в яблочко попала…

Очаровашка

и тебе не кажется, что я всегда попадаю с тобой в «яблочко»?!..

Очаровашка

тебе это ни о чем не говорит?!..

flame

(задумчиво) такое складывается ощущение, что ты меня знаешь давным-давно…

Очаровашка

ты не боишься быть обманутым… ты чувствуешь лишь заботу, тепло… тогда о каком страхе можно говорить?!..

flame

не знаю, Жемчужинка… как-то не по себе от всего этого… какое-то непонятное чувство…

Очаровашка

какое?!..

flame

не знаю… это неописуемо…

Очаровашка